Олег Кэп - Последний пионер

Предвидя скепсис, что все так прекрасно быть не могло, скажу следующее: ребенку свойственно идеализировать свое детство, но помимо этого, в Ташкенте тогда и правда неплохо жилось. Узбекская ССР поставляла стратегическое сырье – хлопок. Сырья требовалось много и местные руководители хорошо поняли правила игры – даем хлопок и получаем все плюшки. А плюшек давали из центра щедро: никакого дефицита в магазинах, отличные дороги, газификация всей республики, массовое жилищное строительство и отсутствие коммуналок. Правда, каждый год происходили ЧП при перевозке, прямо в железнодорожных вагонах сгорало (согласно официальным бумагам) около миллиона тонн хлопка. И так год за годом…

Понятное дело, что пожары были для вида, как ограбление магазина в «Операции «Ы». Столько хлопка республика дать не могла, при всем желании. Хоть все хлопком засади, каждый клочок земли. Доходило до того, что на окраинах города вместо цветов в клумбах сажали хлопок. Все все знали, все все понимали, но делали вид, что действительно хлопок сгорел при перевозке.

И за весь этот хлопок, в том числе и якобы сгоревший, республика получала из центра хорошие деньги. А еще были самолеты ИЛ с авиазавода имени Чкалова (ТАПОиЧ), тракторы с ТТЗ, комбайны с Ташсельмаша, золото и уран из Навоийского горно-металлургического комбината и многое-многое другое, что тоже приносило деньги в бюджет Узбекской ССР.

Денег хватало на построение коммунизма в отдельно взятой республике. А про столицу республики и говорить не приходится – Ташкент катался как сыр в масле. До такой степени, что холодильник «Минск» проще было купить в столице Узбекистана, а не в столице Белоруссии. Звучит как анекдот, но так и было.

Я был еще совсем мелким, но хорошо запомнил, что не существовало проблем с Пепси, «птичьим молоком», тем более не было проблем с колбасой, сыром. Эти продукты дома не переводились. А ведь семья у нас была самой обычной, со средним достатком.

Кто знает, как долго эта идиллия могла бы продолжаться, возможно, что и долго. Однако, жизнь решила по-своему… Настал год 1989-й.

Год этот стал переломным, по крайней мере для меня. Тогда закончилось мое беззаботное детство, и для маленького мальчика из Ташкента началась эпоха перемен и потрясений.

Понятно, что изменения в стране уже были. Изменения глубокие, коренные. Экономика менялась, кооперативы появились, видеосалоны с американскими фильмами выросли как грибы после дождя. Однако, все это было хоть и необычно, но не было ощущения крушения всей прежней жизни. Страна оставалась советской, своей, родной. Радовались серебру сборной СССР по футболу на Евро-1988, триумфу сборной СССР на Олимпиаде в Сеуле. Когда в Карабахе началось противостояние, это воспринималось как нечто странное, непонятное, но вскоре произошло землетрясение в Спитаке и вся страна бросилась помогать пострадавшим. Конфликт сошел с полос газет и выпусков новостей. А дальше все (в сознании советского мальчишки, росшего с мечтой о покорении космоса) затмил полет «Бурана».

До сих пор помню, как родители подарили модель этого космического корабля, который я тщательно собирал и склеивал. Кусочки пластика соединились и превратились в модель красивого белоснежного корабля. Не только меня мечты уносили в глубины вселенной. Такие модели разошлись по стране сотнями тысяч и сотни же тысяч моих сверстников, которые так же мечтали стать космонавтами, грезили о полете на этом самом «Буране».

Беды 1989 года для меня начались с семейной трагедии – умер отчим. Человек с добрейшим сердцем и золотыми руками. К сожалению, сердце у него было не только доброе, но и больное. Врожденный порок сердца, который не в состоянии тогда была излечить наша медицина. Этот человек для меня стал настоящим отцом. Им он для меня, навсегда, и останется.

Было больно видеть, как он угасает. Угасает на глазах. Такой веселый, остроумный, добрейшей души человек. Он мучился, но продолжал бороться со своим страшным недугом. В апреле 1989 его не стало. Остановка сердца, клиническая смерть, реанимация, отказ внутренних органов и снова смерть. Уже без шансов на спасение. Он умер не дожив даже до сорока лет.

Годы спустя мне не раз приходила мысль, что отчим с его слабым сердцем, вряд ли смог бы пережить 90-е. Завод, на котором он работал, фактически закроется через несколько лет. Сотни рабочих этого завода сначала будут сидеть на хлебе и воде, а затем окажутся на улице. Без денег, без работы, без перспектив. Может и к лучшему, что он не увидел всего этого…