Давид Фельдман - Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х – 2010-х годов

Так, в мемуарах Липкина нет упоминаний о литературных событиях в СССР, происходивших уже послесмерти Гроссмана и еще доотправки за границу крамольной рукописи. Мемуарист не привлекал внимание читателей к тому, что было вне прагматики его повествования.

Но про одно из наиболее заметных литературных событий начала 1960-х годов рассказано немало – именно в связи с Гроссманом. Так, Липкин сообщил: «Однажды он позвал меня к себе и с ликованием, неожиданным для меня, дал мне рукопись. Это был рассказ, напечатанный с одним интервалом на папиросной бумаге. Имени автора не было, рассказ был озаглавлен каторжным номером зека. Я сел читать – и не мог и на миг оторваться от этих тоненьких помятых страничек. Читал с восторгом и болью».

Тут важно, что «с ликованием» была передана рукопись «на папиросной бумаге». Отнюдь не каждое литературное событие вызовет такие эмоции у литератора-профессионала. Читатели-современники должны были угадать, что имеется в виду – в силу хронологической заданности. И Липкин сразу же подтверждал догадку: «Гроссман то и дело подходил ко мне, заглядывал в глаза, восторгался моим восторгом. То был “Один день Ивана Денисовича”».

Липкин указал заглавие дебютной повестиСолженицына. Так был определен жанр, когда рукопись готовилась к печати в «Новом мире». Опубликована же в ноябрьском номере 1962 года [4] См.: Солженицын А. И. Один день Ивана Денисовича // Новый мир. 1962. № 11. С. 3–96. .

Приведена в мемуарах и оценка прочитанной рукописи. Гроссман, согласно Липкину, «говорил: “Ты понимаешь, вдруг там, в загробном мире, в каторжном гноище рождается писатель. И не просто писатель, а зрелый, огромный талант. Кто у нас равен ему?”».

Получается, что Липкин читал повесть до публикации. А Гроссман, соответственно, еще раньше мемуариста. И тут особенно важно, что Липкиным описан экземпляр, напечатанный лично Солженицыным.

Описание использованной Солженицыным технологии копирования есть в его книге «Бодался теленок с дубом. Очерки литературной жизни». Впервые она издана за границей в 1975 году [5] Здесь и далее цит. по: Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом. Paris: YMCA-PRESS, 1975. .

Позже книга дополнялась, но описания самой работы и хранения готового материала оставались неизменными. Так, Солженицын подчеркивал, что самым важным считал «объем вещи – не творческий объем в авторских листах, а объем в кубических сантиметрах».

Соответственно, для машинописного копирования приобреталась тонкая бумага, расстояние между напечатанными строчками минимально возможное, полей на страницах почти нет, каждая использована с двух сторон. Как отметил Солженицын, по «этой программе пошел и роман “В круге первом”, и рассказ “Щ-854”, и сценарий “Знают истину танки”, не говоря о более ранних вещах».

Согласно Липкину, прочитанный «рассказ был озаглавлен каторжным номером». Значит, тем самым – «Щ-854». Новое заглавие рукопись получила уже в редакции «Нового мира».

Рукопись попала туда осенью 1961 года. Сначала ее получил старый лагерный друг автора, ставший известным переводчиком. Он в свою очередь передал знакомой сотруднице «Нового мира». И тут важна комплиментарная характеристика, данная Солженицыным: «Анна Самойловна Берзер сыграла главную роль в вознесении моего рассказа в руки Твардовского».

Она тогда была редактором в новомирском отделе прозы. Солженицын отметил, что о дальнейших событиях узнал гораздо позже – «так получилось (только не в тот год мне было рассказано). Долгохранимая и затаенная моя рукопись пролежала на столе у А. Берзер целую неделю неприкрытая, даже не в папке, доступная любому стукачу или похитителю – Анну Самойловну не предупредили о свойствах этой вещи. Как-то А. С. начала расчищать стол, прочла несколько фраз – видит: и держать так нельзя, и читать надо не тут. Взяла домой, прочла вечером. Поразилась».

Тут и началась интрига. Солженицын описывал ее подробно: «Хорошо зная обстановку “Нового мира”, А. С. определила, что любой из членов редакционной коллегии, в ладу со своим пониманием благополучия журнала, непременно эту рукопись перехватит, зажмет, заглотнет, не даст ей дойти до Твардовского. Значит, надо было исхитриться перебросить рукопись через всех них, перешвырнуть через топь осторожности и трусости – и в первые руки угодить – Твардовскому. Но! – не отвратился бы он от рукописи из-за ее убогого слепленного, сжатого вида. Попросила А. С. перепечатать за счет редакции».