Григорий Ястребенецкий - Такая долгая жизнь. Записки скульптора

У Таурита была большая семья. Зять, который жил с ними, играл на трубе в каком-то оркестре и по утрам будил нас, разучивая дома, как мне казалось, все годы одну и ту же мелодию.

Окна квартиры Таурита, так же как и окна нашей, выходили в большой пустынный сад с высоченными роскошными деревьями. Самое большое удовольствие для меня было, лежа на диване, смотреть сквозь огромное окно, появившееся на месте бывшей лоджии, как качаются на ветру деревья, как изменяется цвет листвы в зависимости от времени суток, как бегут над деревьями по громадному небу облака. Из-за этого сменяющегося, но всегда прекрасного вида из окна мне не хотелось никуда уезжать из этой квартиры. Но этот глухой и безлюдный сад создавал и некоторое чувство беспокойства.

Не знаю, любовался ли Таурит так же, как и я, деревьями сквозь окно, но у него в квартире в отличие от моей была открытая лоджия, на которую очень легко было забраться со стороны сада.

Как-то, прогуливаясь с Тауритом вокруг дома, Лапиров сказал:

– Роберт, а ты не боишься, что к тебе через лоджию кто-нибудь залезет в квартиру? Хочешь, я тебе спроектирую решетку? Будешь спать спокойно.

Через некоторое время в лоджии Таурита появилась решетка, сваренная из толстенных стальных прутьев и полностью защищающая Таурита от посягательств уголовного элемента. Жильцы дома моментально окрестили лоджию Таурита львятником. Во время очередной прогулки Малого Бунда вокруг дома Натаревич резко остановился под лоджией Таурита и сказал:

– Абрам, а ты не боишься, что теперь кто-нибудь залезет по этой решетке на второй этаж к тебе?

Лапиров побледнел. Через день в инспекции по охране авторских прав Ленинграда лежало следующее заявление: «Я являюсь автором проекта дома художников по Песочной набережной, 16. Проживающий в этом доме в квартире номер 30 Р. К. Таурит грубо исказил мой творческий замысел, установив безобразную решетку в лоджии первого этажа. Прошу принять незамедлительные меры для снятия решетки. Архитектор Лапиров».

Потом появилось предписание инспекции, потом Таурит пригласил тех же рабочих, которым он заплатил кучу денег за установку решетки и столько же за то, чтобы ее сняли.

Было жаркое лето 1963 года. Через два дня после того, как решетку сняли, в квартиру Таурита через лоджию забрались грабители. Таурит был на даче с семьей, и грабители за несколько часов обчистили всю квартиру. Лапиров спал на раскладушке под простыней в своей лоджии как раз над лоджией Таурита. Он говорил, что спал крепко и ничего не слышал.

Наша новая квартира, пока в нее не завезли мебель, производила странное впечатление. Казалось, что все вертикальные и горизонтальные линии стен, потолка, дверей, окон рисовал ребенок, впервые взявший в руки карандаш. Или наоборот – очень изощренный художник, желающий эпатировать зрителей и хорошо знающий законы «обратной перспективы». Если, скажем, линия, образованная в месте, где сходятся стена и потолок, с правой стороны комнаты круто уходила вверх, то слева такая же линия, которой положено быть параллельной правой, заметно опускалась книзу. Дверные проемы стояли не вертикально, а кокетливо наклонялись в разные стороны, как бы стремясь разрушить сухую геометрию современного жилья.

Я положил на пол детский мячик. Он сразу же сорвался с места и, наращивая скорость, покатился по полу от одной стены к другой, как по палубе корабля во время качки. Когда нам наконец привезли мебель из старой квартиры и мы, расставив в непривычно просторных комнатах столы и стулья, поставили на место монументальный шкаф, то оказалось, что внизу он плотно примыкает к стене, а вверху между стеной и шкафом смело мог протиснуться ребенок. И это вовсе не потому, что шкаф стоял с наклоном, просто стена упорно уходила от вертикали, которой ей положено было придерживаться.

Бабушка моей жены Бетси, которая переехала вместе с нами, терпеть не могла современную мебель. Хорошую старинную и просто старую мы выбросили или подарили соседям еще на старой квартире и, стараясь не отстать от моды пятидесятых годов, купили современную из стружечной плиты, покрытую ядовито-желтым, зеленым и голубым пластиком.

– Накупили фанеры, – презрительно говорила Бетси.

Ей было около восьмидесяти лет. Это была маленькая сухонькая англичанка с удивительно яркими синими глазами. По утрам она регулярно делала гимнастику, обливалась холодной водой, а вечером, попудрившись, отправлялась на концерт в филармонию. У нее был абонемент, и концерты она не пропускала. Зато по воскресеньям ее можно было встретить в толпе при входе на стадион Ленина, где она «стреляла» лишний билетик.