Татьяна Свичкарь - Мухтарбек Кантемиров

Там ведь столько традиций и обычаев! После того, как старейшины поднялись из-за стола – можно всем выходить.

Одеваюсь, скорее на улицу, облокотился о ворота – и стою, пытаюсь отдышаться.

Время уже час ночи – звезды над головой… Чувствую – чья-то рука ложится на плечо.

Поворачиваюсь – Алан, который был тамадой.

– Олежка, слушай, ты нам всем понравился. Давай ко мне зайдем… чайку попьем.

– Мне было уже все равно – голос Олега бесцветен, – Кровная месть или как… Хотелось всем угодить, но больше всего – остаться живым.

Говорю:

– Алан, чтобы пойти к тебе, мне надо предупредить отца.

– Давай.

Захожу в дом, и отец сразу заметил:

– Что-то случилось? Ты какой-то…

– Нет, я просто дверь за собой закрыл.

И вот мы сидим, ждем, пока женщины уберут со стола. У них обычай – женщины не садятся за стол.

К слову, когда мне исполнилось 20 лет – я на бывшем Советском Союзе «крест поставил». Объездил вдоль и поперек нашу великую страну.

Но столько традиций, сколько я увидел в Осетии – нигде больше нет. Причем это добрые традиции, приятные. Из этого источника хочется черпать и черпать.

Кантемиров, когда приезжает в гости – старается обязательно три тоста поднять – за святого Георгия, за родителей и за событие. Он это чтит.

Но я хочу закончить случай по поводу чая.

Когда женщины убрали со стола – пора было идти. Открываю дверь и выпускаю Мухтарбека:

– Отец, выходи… Старших надо вперед – пожалуйста.

Я же видел в окно: Алан так и ходит у ворот, как часовой, меня ждет. И уже заранее знал – отец скажет:

– Ну что, Аланчик, нам пора ехать.

Лишь бы Алан не опередил и не пригласил пить чай.

И вот он – этот жест прощания:

– Аланчик, дорогой, нам пора…

Я спешу:

– Ох, Алан, какая жалость, что я к тебе не могу зайти на чаек!

Отец оборачивается:

– Ах ты, собачий потрох! Не знал, что тебя Алан пригласил – еще бы тут остался.

Но пережить третий стол….

Я бы не пережил.

15

– Я всегда езжу с отцом. Не пью, не курю уже шестой год, благодаря Кантемирову… Для меня нет человека ближе.

– Но Олег, почему тогда люди уходят отсюда? Самые верные, ученики… Тот же Костя Никитенко…

– Не знаю почему Костя… Я не собираюсь уходить отсюда ни под каким видом. До тех пор…

Марина (шепотом)

– Пока не вынесут.

Олег смотрит на нее, и, кажется, готов показать ей исподтишка кулак.

– Пока жив Мухтарбек Кантемиров. Пока не выучусь тому, что умеет он.

То есть – никогда. Для этого мне не хватит жизни. И если бы я куда-то уехал, отчитался бы перед тремя людьми: перед мамой, Кантемировым и дочерью.

Костя был – сильный. И духом, и вообще сильный. Почему у него не хватило смелости сказать, что он выбрал другое, что он уезжает? Он был не просто артист, но – как часть души «Каскадера». В самые тяжелые времена здесь: приходишь, а он есть.

Теперь пошел дальше, вырос… Но когда Мухтарбек потерял родителей, потом брата… Отъезд Кости был вроде этого.

Я так не смогу – уйти. У меня отца никогда не было. Мухтарбек мне вправду – как отец.

Я не говорю о его регалиях. Человек, который несет такой потенциал – добра, знаний… Это и другим дает право быть с ним.

16

В комнату заглядывает Мухтарбек:

– Не хотите посмотреть – Наташа детский сад выпустила? Какие они – а-бал-деть. Маленькие, а с таким интеллектом! Черти! У каждого характер разный. Личности! Куколки!

Детский сад – это щенки Аси. В этот раз она родила их тяжело, пришлось делать операцию.

И Мухтарбек натерпелся.

– Мне сказали – уже можно. И я как дурачок зашел. А она лежит, распростертая, без сознания – Боже мой…

Теперь в «спортзале» отгорожена «детская». Расползлись, и пытаются удержаться на непослушных лапах шесть щенят цвета вороненого оружия. Шерстка уже отливает сталью. Голубоватые детские глаза. И пристальный бесстрашный интерес к нам – новым людям. Будущие телохранители!

Но для Аси щенки уже – бремя. Она устала от них. И спешит выйти из «детской», наступив при этом малышу на лапу. Тот взвизгивает отчаянно.

Мухтарбек спешит на помощь. И не знает, кого звать:

– Асенька! Натулечка!

– Коровище, – мрачно говорит Наташа, подхватывая пострадавшего щенка, прижимая его к груди – Первый раз вижу такую дуру, чтобы на собственного ребенка…

Мухтарбек возвращается к рабочему месту. И так же как в том, прошлогоднем августе мягко светит маленькая лампа. Пахнет кожей…

Немного поодаль – установлен стенд. Позже, когда потеплеет, его вынесут на улицу.