Алексей Шерстобитов - Шкура дьявола

Зла нет – мы сами творим его, часто пологая его справедливым, необходимым или просто принимая за добро, чем и мостим себе дорогу в ад.

Многие герои покажутся Вам знакомыми из «Ликвидаторов», некоторые со своими именами, иные носят придуманные, я не стал менять свое, чтобы проще было сравнивать настоящее произошедшее и возможное воображаемое.

Здесь остаются живыми погибшие, и упокоеваются, избежавшие этого, сбывается когда-то запланированное, но сбывшееся, и избегается произошедшее. Здесь воплотившиеся страхи и опасения, перевесившие в свое время чашу весов в одну из сторон, во время принятия непростых решений, и обманутые надежды, которые и в настоящем постигло похожее, но несколько позднее.

Мысли, принадлежащие героям и описываемые подробно, не всегда вымысел или предположения, но часто раскрытые и дополненные выжимки из частных признаний, сделанные во время множественных бесед, допросов, откровений и личных наблюдений. Читатель поймет это и сможет проверяя, сопоставить с фактами из жизни некоторых фигурантов описываемых событий, достаточно подробно освещенных прессой и телевидением.

Не в виде рекламы, но интереса и полного понимания ради, направлю Вас прежде на прочтение уже изданных «Ликвидаторов», лишь тогда сможет охватить читатель полностью картину переживаемого и прожитого и автором, и теми, с кем пересекается его стезя. Только тогда раскроется написанное между строк в романе и станут понятны многие аналитические выкладки, причины, связи, и та внутренняя борьба, остающаяся часто не понятной и не заметной для самого человека, здесь же происходящая при страшных событиях, находящихся за гранью не только морали, но и понимания, для человека никогда не видевшего пустые глазницы смерти и не чувствующего её сковывающего дыхания.

Страх – то, что нами движет, но для кого-то основой физический, истекающий из разума, а для кого-то Божий, лишь иногда посещающий нас из подсознания. Не важно, верующий читатель или атеист, разницу понимает и ощущает каждый. Сюжет Вас захватит и переполнит адреналином, но главное то, что останется в душе при закрытии задней обложки книги. Запомните эти мысли и эти ощущения, они помогут Вам разглядеть себя и взглянуть на мир совсем другими глазами. Я искренне надеюсь, что труд этот был проделан не зря, как и дарованная мне вторая жизнь.

С уважением А.Шерстобитов

Солнце… В чем то урезанный человек, постепенно начинает замечать многое из того, что ранее было вне его внимания. Особенно это касается желаний, даже если прежде они не имели ничего общего с излишествами. Что уже говорить о тех, жизнь которых проходит в повседневном скольжении по «лезвии ножа», в балансировке меж жизнью и смертью! Именно их и поражает случайно замеченные красота безграничного неба; шелест осенних, уже опавших и соткавших своим разноцветьем ковер, листьев; с умилением подсмотренные отношения между матерью и ребенком; цоканье дождевых капель, а лучше капель таящего льда, умирающего в радужном семицветье; колкость морозябкого зимнего чистого воздуха на вздох и суетливо щебечущих разномастных пернатых.

Я замечал, что все это. Подобное прекрасное начинает открываться твоему взгляду чаще тогда, когда приходит осознание временности твоего существования, и тем более, когда эта временность может оборваться вот – вот… Нет, не напиться перед смертью, не надышаться перед удушьем и не насмотреться на любимого человека, лежащего перед погребением во гробе – последней лодке, переправляющей нас на тот берег либо забвения, либо вечной жизни. Но и это последнее «прости» может быть и не будет даровано пытающемуся пройти по долине смерти, с надеждой преодолеть, достигнуть пределов и остаться невредимым – ибо его «лодка» может оказаться целлофановым пакетом, бочкой с цементом или спортивной сумкой, принявшей его в состоянии «конструктора», то есть расчлененного, обескровленного, захороненного без всяких почестей, тризны, слез родных и близких, в безвестном лесу, озере, а то и во все, помойке…

…Солнце… Оно пекло, по-весеннему проникая насквозь, долгожданно, милостиво наслаждая своим теплом, прогревающим не столько тело, сколько саму душу.

Ленинградская, правда мы, курсантики военного училища, предпочитали говорить – Питерская, морозная зябкость, длящаяся в северной столице непомерно долго, закончилась и сменилась каким-то неописуемым блаженством, которое мы, совсем юные, старались впитать, пользуясь любой минутой. Особое наслаждение вместе с лучами и скользящими теплыми солнечными зайчиками по оголенной, не прикрытой военной формой, коже, доставляла долгожданная папироса, раскуриваемая обычно между нами, двумя друзьями, попеременно. Если же оставляешь, то выкурив свою половину, отрываешь кусочек обслюнявленного бумажного мундштука, причем каждый делал это по своему, и с какой-то присущей, только ему одному, бравадой, протягиваешь товарищу, что для остальных служит явным намеком – курим вдвоем.