Артем Драбкин - Пулеметчики

– Пополнение в роту приходило?

Конечно. В Финляндии у нас много башкир было. Они такие вояки! Их ничем не выкуришь из-за пулемета! Водку не пьет, сало не ест, им только чай давай! Так мы сало забирали, а им сахар давали. В Великую Отечественную у меня в основном были московские и смоленские ребята.

– Смертные медальоны выдавали?

Всем выдавали. Но некоторые не заполняли, считали: заполнишь – тебя убьют.

– Как хоронили погибших бойцов?

В каждом полку были похоронные команды, в них в том числе и музвзвод входил. Земля мерзлая была, так ее рвали, делали могилы и хоронили.

«За Сталина!» кричали?

Это смешная история была. После войны на Карельский перешеек стали прибывать экскурсанты, и один капитан рассказывал, как штурмовали доты. И вот однажды журналистка задала этому капитану вопрос: «Товарищ капитан, что вы кричали, когда шли в атаку?» – «Мы кричали «К е… матери!» Все упали.

– Действительно так кричали?

Кричали, а как же. Не все же кричали: «Вперед За Сталина!»

– Ваше отношение к финской войне?

Его очень точно описал Сталин на апрельском совещании командного состава. Шапкозакидательство – это уже не война. Вы решили взять на ура – на ура не возьмешь, надо современной тактикой, чтобы хорошо работала разведка, артиллерия. Не жалеть снаряды, а жалеть личный состав. Война показала, что офицерский состав не готов к войне, армия не готова.

– Василий Сергеевич, в начале Великой Отечественной войны вы были политруком роты. Вам приходилось объяснять, почему мы отступаем?

Некогда объяснять было. Другой раз сам политрук за пулеметом лежал. Прежде всего доводили информацию, какая на сегодня задача перед ротой, батальоном, полком. Проводили политинформацию.

– Какое было настроение у солдат?

Надо защищаться. Пример показывали офицеры. Но были случаи дезертирства. Один раз устали на марше, легли на лесной поляне, заснули, даже наблюдатели заснули. Встаем – двух человек нет. Это смоленские места, смоленских мужиков взяли в роту, а они убежали домой.

– Как в первый период войны проходило отступление?

Это такая трагедия была… Ничего не понятно, хаос. Из бегущих, отставших солдат группы офицеров сколачивали подразделения, организовывали их. Атаку отобьем – ночью марш. Днем опять атаку отобьем – опять марш. Жутко выматывало.

А эти гады, они ж листовки с фотографией сына Сталина бросали, агитировали: «Сдавайтесь в плен, будете жить как положено».

Но комиссаров в плен не брали. У меня шансов не было. Мне надо было или – или.

– Спасибо, Василий Сергеевич.

Я родился в Ширяевском районе, село Николаевка, до революции – Ганское (120 километров от Одессы), в 1914 году, 17 марта. Мать была 1887 года, отец 1888-го, занимались сельским хозяйством. Отец тоже был на фронте, до 1917 года. Мать неграмотная, отец трошки грамотный – четыре класса закончил. Я что пережил: вспоминаю 1921–1922 годы – это голод. После этого постепенно отец и мать хозяйство заимели. Нас было в семье пять детей: сестра старшая – 1913 года, я – 1914-го, второй брат – 1918-го, третий брат – 1927-го и последняя сестра – 1929-го. Село было большое: около тысячи дворов. Когда начался голод, многие стали умирать, некоторые – выезжать из села. В основном в Крым: там было более-менее получше. Брат мой, который 18-го года, тоже поехал в Крым. Это уже 1931–1932 годы. Устроился грузчиком в санатории. Я остался дома, учился, хозяйством занимался. В 1932 году вступил в комсомол, а сестра старшая замуж вышла в 1933-м. Я закончил семь классов: у нас в селе семилетка была. Меня и еще двух комсомольцев, парня и девушку, по решению ЦК партии направили на курсы учителей в Первомайское. Тогда это был Троицкий район. Учились мы по 6 месяцев. Выпуск – в сентябре 1932 года. Командировали в райком комсомола на распределение. Девочку отправили в наше село, нас двоих – в другой сельсовет, в разные села. Я проработал в поселке два года. Тогда еще голод был, и учителям было указание давать пайки: масло постное, сахар – такое. А в некоторых колхозах было указание давать зерно. Мне, допустим, дали мешок пшеницы. И я завез, смолол и хозяину с хозяйкой дал и вот так на квартире был. Проработал два года и вижу, что тяжело моим родителям, которые в семи километрах от села, где я работал. А мой отец какими-то судьбами был на фронте медфельдшером. Документ он имел, и его приглашают работать фельдшером в село. Там врач был, но медфельдшер тоже нужен был. А раньше он работал кладовщиком в колхозе. Ну а я приезжал домой в выходной, в воскресенье. Там я встретился с одним учителем, который приехал в отпуск. Он 1902 года. Работал в Молдавии, под Тирасполем. Говорит: «Алексей Гаврилович, давай приезжай, я тебя устрою в Молдавии учителем. Потому что тяжело здесь, в Молдавии трошки легче». И я взял в сельсовете справку о том, что работал учителем, и в сентябре с этой справкой приезжаю к нему в село Федосеевка. Он был на конференции. Я на третий день еду к нему в районный центр, он меня ведет к инспектору образования района, и мне дают направление в сельскую школу. Мы едем с этим учителем в село, он мне отдает своих учеников, которые у него были в этой школе: первый-четвертый класс, и вот таким путем я работаю. Там были молдавские и украинские села. Молдаване ходили в молдавскую школу, а я работал в украинской. Отработал там пять лет: с 1934-го по 1939-й, а в 1939-м нас, учителей, забирают в армию. До этого нас не брали, потому что была бронь. И двадцатого сентября нашу команду отправляют эшелоном в Тирасполь, и в часть: через Ростовскую область, в портовый город Ейск – маленький красивый город. Приехали вечером, разгрузились – и в баню. Помылись, переоделись – и в казарму. Пехота: 158-я стрелковая дивизия, 875-й стрелковый полк. В казарме двухэтажные койки. При дивизии было 3 полка. Кормили хорошо. Таким путем я прослужил 1939-й, 1940-й, а 1941-й – война. А я должен демобилизоваться в сентябре. И все, пошел на фронт.