Наталия Будур - Нансен. Человек и миф

«Я был бы очень рад, если бы вы прислали мне из Рима несколько марок — как погашенных, так и без штемпеля. О, да, в общем, и не очень важно, использованные или нет будут марки, просто дело в том, что если я решу продать какую-нибудь из них, то, конечно, больше денег мне дадут за неиспользованную. Но если вы считаете, что я не должен продавать марки, то не беспокойтесь — я вклею их в альбом».

Отец был очень набожен и строго следил за соблюдением в семье библейских заповедей, а мать просто не задумывалась над вопросами религии — Бог был частью её мировоззрения. Каждое воскресенье семья ходила в храм.

Насколько счастлив был Нансен в детстве, становится ясно из письма, которое он написал отцу 20 декабря 1883 года:

«Мой дорогой старенький отец! Вот и наступает первое Рождество, которое мне придётся провести не дома. Рождество, чудесное время, которое было для нас в родительском доме наполнено радостью и счастьем, настоящим раем на земле. Даже когда я вырос, Рождество осталось окрашено для меня в розовые тона, конечно, всё немного изменилось, стало более прозаичным. Но всё же…

Я возвращаюсь на крыльях воспоминаний в тишине и покое Рождества в наш милый дом, полный любви… Какие замечательные рождественские праздники вы нам устраивали!

Как всё дышало покоем и миром! Как прекрасно и тихо, как мягко и бело было кругом во время Рождества, какой пушистый выпадал снег!

На землю опускалась благословенная тишина, и даже детская душа, радующаяся предстоящему веселью, понимала торжественность момента.

И вот наступал великий день — Рождественский сочельник. И наше ожидание достигало своего апогея. Мы не могли спокойно стоять на месте и не могли ни секунды усидеть на стульях. Нам нужно было что-то делать. Чтобы ожидание не тянулось так томительно, мы старались заглянуть во все без исключения замочные скважины, в которых не было ключа, или утащить изюминку, инжир или миндаль из большого мешка, который вскоре уносили в комнату, где была рождественская ёлка. Мы носились по дому или убегали по двор и до темноты катались на коньках и лыжах.

Иногда — и это было для нас большой удачей! — Эйнар или кто-нибудь другой отправлялся за покупками в город, чтобы в последний момент (перед тем как зажгут свечи!) успеть купить что-то ещё нужное, что забыли купить раньше. Как же весело было сидеть в санях, которые мчались по утрамбованной снежной дороге в Кристианию, а затем обратно в усадьбу, как звонко пел колокольчик, как радостно цокали по льду подковы лошадей!

Наконец приходило время, и отец торжественно начинал зажигать в доме свечи, а наши сердечки стучали как сумасшедшие. Ида сидела в углу в кресле и говорила, кому что делать, взрослые понимающе улыбались друг другу в предвкушении сюрприза, о котором они уже всё знали, — и вот наконец отворялись двери в комнату, посреди которой сверкала зажжёнными свечами рождественская ёлка, отражаясь в наших восторженных глазах! Господи, какое чудесное зрелище! Мы бывали поражены и настолько счастливы, что не могли и слова вымолвить первые несколько минут…

Никогда в жизни не забыть мне тех счастливых рождественских дней!»

Детство Фритьофа проходило в тесном общении с природой. И тут настоящим примером стал старший брат Эйнар, который впервые взял его в горы, показал невиданной красоты Йотунхейм.

«Место, с которого вдруг открываются взору вершины Йотунхейма, он не забывал никогда. Однажды летом мы с ним ехали в автомобиле по той же дороге, — вспоминала Лив Нансен, — и он с нетерпением следил за каждым поворотом. И всё время не спускал глаз с меня, чтобы увидеть, какое впечатление произведёт на меня эта панорама — такое же сильное, как на него в тот раз, или нет. И когда мы доехали до этого места, у него захватило дух от восхищения: „Ты видишь? Вот они, горы!“ — И он засмеялся, как мальчик».

Уже на склоне лет Нансен напишет книгу «На вольном воздухе», где расскажет о своём детстве. Ему действительно могли позавидовать мальчишки из любой страны мира! В лесах он гонялся за белками и играл в индейцев, в речке купался и ловил рыбу.

Не всегда и не всё шло гладко. Однажды, когда ему ещё не было и семи лет, он решил выловить форель в реке, чтобы сделать матери сюрприз, — но вместо форели поймал за губу себя, не смог вытащить крючок и предстал перед очами Аделаиды с залитым кровью лицом. Несмотря на адскую боль, мальчик не жаловался и не плакал, а мать, как всегда, не стала его ругать, а, разрезав губу острым ножом, достала острый кусочек стали и защитила перед отцом, который терпеть не мог, когда сыновья нарушали запрет и уходили за пределы усадьбы.