Ярослав Иосселиани - В битвах под водой

Иван Акимович говорил спокойно, взвешивая каждое слово. Подводники и рабочие, окружившие его плотным кольцом, словно замерли, вслушиваясь в каждое его слово, в интонацию голоса.

— Товарищи, — продолжал Иван Акимович, — фашисты, конечно, рассчитывали воспользоваться паникой и растерянностью, которую вызвало их неожиданное и вероломное нападение. Ведь наши люди не ожидали этого. Трудились и жили в мире. А гитлеровцы отмобилизовались, вооружились до зубов, приобрели опыт ведения современной войны. Ведь Гитлер уже успел разгромить и подчинить себе почти всю Европу, промышленность которой теперь работает на Германию. И нет ничего удивительного, товарищи, что на первых порах нашим войскам приходится временно отступать и терпеть неудачи. Конечная победа за нами!

Я посмотрел на старшину Свистунова. Лоб его был нахмурен, глаза зло блестели. Парторг, как и другие подводники, не мог смириться с мыслью, что нашим войскам придется когда-нибудь, пусть хотя и временно, отступать.

— Война будет тяжелая и длительная. И если кто-нибудь думает, что она может кончиться за один месяц, это ошибка, — предупреждал Станкеев.

Люди молча переглянулись.

По окончании беседы свободная от работ часть личного состава экипажа должна была идти отдыхать, и дежурный по кораблю громко, по-уставному скомандовал:

«По койкам!».

Однако не легко было заставить людей идти спать. Слишком возбуждены были у всех нервы.

— Почему не спите, нарушаете распорядок? — шепотом, но резко сказал я во время обхода одному из матросов в жилом отсеке.

— Я никому не мешаю, товарищ старший лейтенант, — оправдывался он, — а спать… никак не получается.

— А чего вздыхаете? — уже мягче спросил я.

— Как можно спать спокойно, товарищ старший лейтенант, когда фашисты уже на нашей земле?

— Что же, всю войну не будете спать?

— Потом, видать, привыкнем. Сразу так… трудно. Я думал, что… Совсем иначе думал, а они, оказывается, могут на нас наступать. Вот гады-то… Город… название не запомнил.

— Ломжа.

— Да, Ломжа. Заняли?

— Ну, заняли. А мы потом Берлин займем. Вы хотите воевать без жертв, что ли?

— Может, ваша правда…

— Спите спокойно. Фашистов разгромим и Гитлера к стенке поставим. Но, конечно, не сразу.

— Потом-то разгромам, но пока… зло берет, товарищ старший лейтенант! Почему они на нас напали, ну почему?

— Жить надоело.

— Товарищ старший лейтенант, — полушепотом докладывал мне дежурный по кораблю. — На лодку просит разрешения пройти учитель… тот… Рождественский. Пропустить?

— Зачем ему? — удивился я.

— Говорит: решил уехать домой, хочет проститься с друзьями… — С какими друзьями?

— С дядей Ефимом, они соседи, и еще… с другими рабочими…

— А Ефим Ефимович не хочет выйти к нему?

— Там, говорит, темно. Затемнение же, кругом ни зги не видать. Потом, он говорит, хочет и с нами со всеми проститься…

— Куда он едет?

— Говорит, домой. В Белоруссию, наверное… Алексей Рождественский после освобождения Западной Белоруссии Советской Армией приехал в Севастополь и поступил на работу по специальности — преподавателем средней школы. Будучи честным тружеником, Рождественский быстро завоевал авторитет и у детей, и у благодарных родителей.

— Пусть пройдет! — разрешил я.

— Есть! — коротко ответил дежурный и выбежал из отсека.

Обойдя помещения носовой части корабля, я направился в центральный пост и у трапа входного люка лицом к лицу столкнулся с запыхавшимся Рождественским.

Высоко подняв голову, он пистолетом направил на меня свою седую козью бородку и хотел что-то сказать, но я опередил его:

— Здравствуйте, Алексей Васильевич! Что с вами? На вас лица нет.

— Неудобная лестница… крутая очень, — он бросил взгляд на вертикальный трап, соединяющий центральный пост с боевой рубкой.

— Это с непривычки, Алексей Васильевич. А мы вот считаем, что он очень удобный. На корабле есть трапы гораздо менее удобные… Вы ищете Ефима Ефимовича? Он, наверное, в машинном отсеке, — я показал в сторону кормы.

Осунувшееся лицо, потускневший взгляд и озабоченный вид Рождественского говорили о том, что дело здесь не только в усталости от подъема по неудобному трапу.

— Вы чем-то очень озабочены, Алексей Васильевич, — заметил я.

— Как же, как же, товарищ… старший лейтенант. Война ведь началась… да какая война! С каким врагом! Не могу быть спокойным…

— Враг как враг, Алексей Васильевич, фашистская Германия, — вмешался в разговор вошедший в это время в отсек Иван Акимович.