Наталия Калныш - Уроки итальянского

Мы распрощались до вечера. Монтаз ушел по своим делам, а я вошла в гущу безработной толпы.

Толпа поглотила меня как огромный рыбий косяк небольшую сардинку. Приветливых лиц не встречалось. Наверное, для того, чтобы излучать дружелюбие, необходимы благоприятные внешние обстоятельства, как минимум – бытовые удобства. А их не было.

Пьяцца Гарибальди соседствовала с Неаполитанским вокзалом, который народонаселение площади посещало с целью отправления естественных нужд. У входа в вокзальное помещение стоял невысокий карабинер с резиновой дубинкой и лиц славянской наружности отгонял от двери. Делал он это лениво и как бы нехотя, подобно утомленному пастуху, присматривающему за вредоносным стадом. Периодически карабинер курил и в это время не обращал особого внимания на миграцию украинок за дверь.

Первый раз пройти мимо маленького вокзального цербера мне не удалось. Он посмотрел на меня снизу вверх презрительным взглядом и, ткнув в бедро дубинкой, процедил:

– Vai via! (Пошла прочь!)

Я густо залилась краской, и мне даже в туалет перехотелось – настолько непривычным было скотское обращение. Скрутив фигу в кармане и мысленно послав карабинера в Украину, я временно отказалась от идеи штурмовать вокзал.

Вторая попытка попасть на вокзал была предпринята минут через сорок, она тоже оказалась неудачной. Честно говоря, я надеялась, что такого количества времени вполне достаточно, чтобы карабинер меня забыл. Но, как оказалось, у него была цепкая память на высоких блондинок.

Опять пришлось отступить. Но маленькие итальянские карабинеры тоже люди – и, соответственно, не только машут дубинками и курят, они, как и другие народы, ходят по нужде. Когда мужчина на минутку отлучился, я стрелой метнулась внутрь здания. Надо же, какое счастье – добраться до кабинки с надписью «WC»! Вот уж не предполагала, что буду так по-детски радоваться этому.

Очередь к кабинке была мавзолеевского размаха. Я стояла за немолодой стриженой женщиной в измятой серой куртке. Она спросила меня:

– Давно в Неаполе?

– Вчера приехала. А Вы?

– И я. Оставила работу в деревушке одной неподалеку. Платили маловато. Решила тут счастья попытать.

– Думаете, это реально? Столько же безработного народа… Меня Наташей зовут, а Вас?

– А я – Надя. Да, народа много. Невольничий рынок. Но попытаться стоит. Сюда итальянцы часто наведываются за новой прислугой, так что не переживай. Язык знаешь?

– Нет.

– Это хуже. «Немых» не очень на работу берут.

Такое заключение меня расстроило.

– Да ладно, Наташ, не кисни, все утрясется как-то. Я тоже сначала по-итальянски ни в зуб ногой была, потом научилась. Ночевать-то тебе есть где?

Я рассказала о Монтазе. Надежда слегка удивилась:

– По-украински говорил? Точно, сутенер какой-то пакистанский. Видно, наших баб имел-переимел, аж язык выучил!

– Надя, ну, что Вы?! Он вовсе не похож на сутенера.

Женщина ухмыльнулась:

– Скажи, а много сутенеров ты в жизни своей знала?

Я напрягла память. Нет, с сутенерами дружить мне не доводилось. Моя жизнь (по крайней мере, до сего дня) протекала в плоскости, далекой от сексиндустрии. Правда, я была знакома с одной проституткой, проживавшей на нашей улице. Но она не являлась членом Профсоюза Путан и работала без посредников, исключительно на себя. Душевная, кстати, девица.

– Нет, Надя, с сутенерами я не сталкивалась.

– То-то и оно. Думаешь, у них на лбу написан род занятий? Осторожнее с людьми надо быть, Наташка.

– А где ночевать тогда?

– Мы баб поспрашиваем. Тут, говорят, под вечер «наши» работающие приходят, ночлег предлагают. Оставаться ночью на Пьяцца опасно, ворья много. Ну, и мало ли чего…

Большую часть дня мы провели на вокзале, а ближе к вечеру вернулись на площадь. Из-за Надиной подозрительности опять остро стал вопрос ночевки. Никто из «наших» никакого ночлега не предлагал.

– Послушайте, Надя, я уверена, на счет Монтаза Вы ошибаетесь. Чувствую, что он хороший человек и не обидит.

– Как знаешь. Но я к твоему пакистанцу ночевать бы не пошла.

– Не вижу другого выхода. Уже темнеет. Мы договорились встретиться у памятника, если ничего не найду. Я не нашла. Значит, иду к Монтазу. Вы со мной?

– Ты – с приветом, – заключила Надежда. – Иди сама.

И я пошла. Монтаз сидел под Гарибальди и белозубо улыбался:

– Чао, белла!

– Чао.

– Пошли?

– Угу.

Он взял мою сумку, и мы покинули площадь.

Южные ночи имеют привычку обрушиваться внезапно. Еще пять минут назад было относительно светло, а через мгновение мы с Монтазом оказались в совершенно темном переулке – будто кто-то выключил рубильник.