Виктор Баранец - Ельцин и его генералы

Увидев, что рюмка моего соседа — генерал-полковника артиллерии — не наполнена, я схватил бутылку «Распутина». Генерал накрыл сверху рюмку рукой и угрюмо буркнул:

— Не надо. Я такие тосты не пью. Огоньку позволь?

Мы закурили. Генерал первым нарушил неловкую паузу:

— Как служится, полковник?

— Нормально.

— А как у тебя с совестью?

— Вы о чем, товарищ генерал?

— Я тебе не товарищ. Это Грачев тебе товарищ.

Встреча двух поколений славных защитников Родины грозила перерасти в острый диспут.

— Что вы сделали с нашей армией, полковник?

Генерал шел в атаку. Я не знал, чем ответить.

Тамада с другого конца стола прокричал сквозь балаган:

— Слово предоставляется Герою Советского Союза, почетному гражданину Смоленска и Воронежа… генерал-полковнику… Григорию Алексеевичу…

Мой собеседник резко встряхнул головой и неуверенно встал:

— Налей!

Я налил. Зал притих.

— Мой тост очень краток, — неожиданно звучно и четко сказал мой сосед. — Предлагаю выпить за славную Советскую Армию! Не чокаясь!

После некоторого замешательства публика неуверенно проглотила этот тост. А в сторону «президиума» застолья уже мчался официант, в свободное от основной службы время подрабатывающий стукачом. Минут через пять он вызвал меня в курительную комнату и передал приказ заместителя начальника Генштаба — лично спровадить генерала домой. «Машина у второго подъезда». Я возвратился в зал. Почетный гражданин Смоленска и Воронежа, размахивая нежинским огурчиком, громко пел: «Артиллеристы, Сталин дал приказ»… Нестройному хору ветеранов без явной охоты помогали молодые полковники, настороженно поглядывая в сторону «президиума».

Мой генерал жил на Сивцевом Вражке. В его квартире царил холостяцкий бардак и пахло старой кожаной мебелью. Жена генерала лежала в госпитале. Мы сели на кухне. Хозяин долго вылавливал вилкой помидор в трехлитровой банке. Полоски подсохшего сыра лежали на тарелке, будто маленькие лыжи.

— Ты пей, — сказал мне генерал, — я все равно с тобой чокаться не буду.

Он принес на кухню огромную схему захвата его дивизией плацдарма на Днепре, повесил ее на ручку холодильника и стал читать мне лекцию, то и дело постукивая большой вилкой по стрелам и номерам частей. Где-то за полночь, когда пехотные батальоны уже вырезали фрицев на том берегу Днепра, я заснул и был разбужен негодующим криком:

— Встать! Умыться!

После умывания холодной водой лекция продолжилась, но глаза слипались, и я попросил кофе. После второй бутылки выяснилось, что генерал был ранен в городе, где я родился.

— Если бы я знал, каких засранцев освобождаю, я бы твой город не брал, — сказал мой лектор, сдирая с себя рубашку. — Вот смотри, во что ты мне обошелся.

Его бок был похож на сильно засохшее копченое мясо. Уже светало, когда мы расстались. Генерал стоял на балконе в белой майке и курил. Я махнул ему рукой. Он не ответил. Он со мной так ни разу и не чокнулся…

По узкой улочке Знаменке, проходящей между зданиями Министерства обороны и Генштаба, почти каждое утро Ельцин ездит в Кремль. Примерно в 8.20—8.40 на углу Знаменки и Новоарбатской площади появляется сотрудник ГАИ с радиостанцией и регулировочным жезлом и перекрывает автомобильное движение. В эти минуты, кажется, время останавливается. Что-то очень знакомое чувствуется в этой утренней паузе… Так замирала жизнь на этом перекрестке при Брежневе, Черненко, Андропове, Горбачеве… Замирает она и при Ельцине. Перекрываются километры московских улиц, застывают навытяжку регулировщики и постовые, сбиваются в пробки сотни машин, автобусов, троллейбусов. И народ, опаздывающий на работу, жестоко костерит такое положение и его главного виновника…

Самые нетерпеливые пытаются перебежать через дорогу, и милиционер-регулировщик голосом лагерного надзирателя орет:

— Стоять!!! Назад!!!

Наконец, со стороны кинотеатра «Художественный» на Знаменку, под пронзительный вой сирен и лающие окрики громкоговорителей, врываются «мерседесы», «БМВ» и «форды» с проблесковыми маячками. Затем наступает короткая пауза и — в сопровождении еще нескольких иномарок с охранниками несется длинный «членовоз» с затемненными стеклами и президентским штандартом. Иногда окна «членовоза» открыты и в них видны суровые и упитанные лица телохранителей президента. Если заглянуть в машину с высоты моего генштабовского кабинета, можно заметить в руках охранников маленькие короткоствольные автоматы типа еврейских «узи», очень напоминающие большие пистолеты.