Леонид Млечин - Маркус Вольф

Сохранился и знаменитый «чек-пойнт Чарли», контрольно-пропускной пункт между Западным и Восточным Берлином. А рядом — кафе-музей, где собрано то, что осталось от Германской Демократической Республики: знамена, вывески, партийные билеты Социалистической единой партии Германии и даже мемориальная доска с московского дома на Кутузовском проспекте, где жил Леонид Ильич Брежнев.

Еще сохранялись остатки стены, разделявшей Берлин на Восточный и Западный. Но по недавно восстановленному мосту через Шпрее уже пошли желтые вагончики метро. Появилось ощущение простора, стало ясно, что это большой город, каким он не казался, когда был разделен.

Символом Берлина стали строительные краны. Перестраивалась вся восточная часть города. Новый Берлин решительно отказывался от своего прошлого. Там, где был бункер фюрера, появился детский сад. От зловещего здания гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе остались только куча песка и остатки бункера эсэсовской охраны. Здесь расположилась постоянно действующая выставка «Топография террора».

Четырехэтажное серое здание Центрального комитета Социалистической единой партии Германии, где до войны находился имперский банк, передали Министерству иностранных дел. Начали реконструировать мрачное здание на перекрестке Ляйпцигерштрассе и Вильгельмштрассе, которое в 1930-е годы построил рейхсмаршал Герман Геринг для Министерства авиации. Во времена ГДР здесь находился Совет министров. Сюда в июне 1953 года пришли восставшие против социализма берлинские рабочие…

Во времена ГДР Общество дружбы с Советским Союзом объединяло чуть ли не всю республику. В юности все клялись:

— С Советским Союзом — на вечные времена!

После объединения выяснилось, что в социалистической ГДР у нас было не так уж много искренних друзей. Восточные немцы были уверены, что из-за русских они живут хуже, чем западные немцы. И они не могли понять, почему Советский Союз, неспособный обустроить жизнь собственных граждан, берется их учить. В узком кругу да после пары кружек пива звучало:

— Германия превыше всего! Иностранцы, вон! Русские — свиньи!

Нелюбовь к Советскому Союзу и Советской армии выплеснулась, когда восточные немцы получили возможность говорить откровенно. После объединения Германии я разговаривал с писателем Германом Кантом. Его романы широко издавались и в нашей стране. В ГДР Кант возглавлял Союз писателей и всегда считал себя другом России.

— Большинство восточных немцев считали Россию оккупационной державой, — сказал мне Кант. — Я был исключением. Я видел в советских солдатах что-то иное, не то, что другие. Большинство людей просто не интересовались историей. Их раздражали русские солдаты на немецких улицах, и они не задавались вопросом о том, а как, собственно говоря, они сюда попали.

Но войска ушли, и многое изменилось.

Наискосок от бывшего здания Совета министров ГДР, через перекресток открылся русский ресторан «Тройка», где посетителям предлагали борщ, солянку, пироги и салат «столичный». В Берлине можно было увидеть молодых немцев в майках с надписью «Ленинград». Отношение немцев к русским изменилось к лучшему. Оно стало искренним, а не показным. В восточной части Германии опять модно было щегольнуть знанием русского языка, во время дружеского застолья громко провозгласить тост по-русски:

— За здоровье!

Принято считать, что Восток проиграл Западу ту холодную войну. Маркус Вольф всегда считал, что он свою войну выиграл. Он говорил в интервью в 1997 году:

— Не могу сказать, что горжусь тем, что я сделал. Не могу. Но не думаю, что прожил жизнь впустую.

Он считал, что благодаря его службе страны социалистического блока больше узнали о НАТО и потому меньше боялись Запада, а это имело большие политические последствия.

— Моя разведка помогла прийти к разрядке.

Но ему не удалось убедить общество, что он ничего не знал о репрессиях и не причастен к преступлениям режима. Джон Ле Карре (дважды коллега Вольфа — по разведке и писательскому цеху) вынес жесткий приговор тому, кто стал прототипом героя его самого популярного шпионского романа:

— Я думаю, Маркус Вольф и люди его уровня знали лучше, чем кто-либо еще, какому режиму они служат. Я думаю, они виновны и должны нести на себе печать бесчестья.

Когда Вольф беседовал с одним из своих бывших сотрудников, тот не без горечи спросил его:

— Разве мы напрасно прожили жизнь?

Каков же будет ответ?

Судьба Маркуса Вольфа — отражение беспощадных дилемм эпохи холодной войны в Европе. Одни им восторгались, другие ненавидели. Для одних он верный страж режима и генерал госбезопасности. Для других — герой и гений разведки. Не только выдающийся профессионал, но еще и патриот и антифашист. А на какой еще стороне он мог быть — сын еврея-коммуниста?