Витольд Хорос - Чтобы потомки знали

Так или иначе, но помывка состоялась и все закончилось, казалось бы, без последствий. Ан, нет! Вид подсмотренных мною в бане титек не уходил из моей памяти. Скажу больше – этот образ остался для меня одним из символов настоящей женщины, эталоном женского обаяния и женской привлекательности.

С наступлением теплых дней отец все чаще стал брать меня на рыбалку, а пару раз и на утиную охоту с ночевкой в шалаше на берегу озера. Мне передавался азарт и страсть отца. Я начал понимать, что это не просто способ «убить время», как говаривал отец, отвечая на вопрос «Убил кого-нибудь»? Охотник радуется не тому, что убил утку, а тому, что он сделал меткий выстрел, рыбак радуется попавшей в поставленную снасть крупной рыбине потому, что он удачно поставил эту снасть. Все рыбаки и все охотники имеют первоначально равные возможности, но один возвращается с богатым уловом, а другой действительно только «время убьет». И дело тут отнюдь не в везении. Как говорил великий Суворов: «Раз везенье, два везенье, помилуй Бог, надо же и уменье иметь»!

Летом 1936 года был последний отпуск для моего отца. Остановившись на несколько дней в Тобольске, он вместе с мамой снова уехал в Омск, а я остался с бабушкой и Валентиной. Мне и в голову не могло прийти, что с бабушкой я вижусь в последний раз, а Валя исчезнет из моей жизни на целых 16 лет. Возвращение родителей из Омска чуть не закончилось трагедией: на пароходе у матери началось обострение внематочной беременности и ее чуть живую прямо с пристани увезли в больницу. Операция закончилась благополучно, но, говорят, она была на краю…

Живя в Тобольске до июня 1933 года и приезжая домой с Севера во время отпусков, мы общались главным образом с представителями польской диаспоры. Воспоминания обрывочные: любил ходить в гости к тете Зосе, кажется она была сестрой (возможно двоюродной) бабушки. Она жила на горе, у нее был небольшой садик и она угощала собственными ягодами. Бывали в гостях у тети Марыли (по моему, сестра деда) Шукст за Абрамовским мостом – там были ребята Костя, Ясь, еще кто-то. Но общались с ними только на русском языке, а на польский переходили только если оставались одни поляки.

Мы возвращались в Мужи в августе, мне предстояло в сентябре идти в первый класс, родителей ждала работа. Как обычно, пароход стоял в Самарово часа три – четыре, поэтому отец решил, взяв меня с собой, сходить к своему старшему брату Станиславу. Путь в Остяко-Вогульск был не очень близким, но отец всегда был «скороходом». Не знаю, чувствовали ли братья, что видятся в последний раз, но они хорошо выпили и обсудили проблемы больной матери – бабушки Вероники.

Когда возвращались на пароход – мама оставалась в каюте одна – ноги отца «выписывали вензеля» и на мой вопрос: «Почему»? – он ответил, что соленый муксун, подаренный братом, болтается в берестяном туесе и сильно «болтает».

Несмотря на мою привязанность к нашей польской родне, мне доставляло несказанную радость посещение нашей Анисимовской родни: бабы Тани и братьев Благонравовых – Алеши и Жеки. Братья были старше меня (Алеша – лет на пять, Женя – на два года), но они никогда не унижали меня и не помыкали, хотя равным, вероятно, не считали. Через них я был «вхож» в компанию ребят значительно старше меня и от них я многому полезному научился и много «плохого» набрался. От них я заочно познал законы школьной жизни: не будь ябедой, не выдавай провинившегося, не поддавайся тому, кто сильнее тебя. Шел 1936 год и мои детские годы заканчивались. Скоро мне исполнится 8 лет и меня ждет школа.

1 сентября 1936 года я пошел в школу. Родители никогда не делали попыток до школы учить меня читать-писать, поэтому азы науки давались мне нелегко. Моими одноклассниками были Новицкие Ариадна и Валерий. Он был второгодником и в первые пару месяцев получал более высокие оценки, чем я. Во втором полугодии все изменилось: я незаметно вышел в число лучших по успеваемости и это стало поводом для Вальки как-то унизить меня при каждом подходящем для этого случае. Иногда он и кулаки в ход пускал, поскольку был старше и немного сильнее. Все закончилось тогда, когда я, не выдержав, сорвался, а накопившаяся во мне злость придала сил: я здорово его отлупил (сыграл свою роль пресловутый фактор внезапности). Вечером к нам прибежала его бабушка с жалобой на мое «хулиганство». Отец, выслушав ее, выставил за дверь, сказав, что когда Валька бил меня, мы к ним с жалобами не ходили. Больше Валька меня терроризировать не пытался.