Марина Канунникова - Воспоминания и дневники. Дополнения к семейной хронике

Я уверен, что без Торгсина наша семья голода не перенесла бы.

Первыми ушли обручальные кольца, а позже дошло до риз с икон бабушкиного иконостаса, включая и серебряную лампаду, и все наличные серебряные ложки, и немногочисленные безделушки.

В Торгсине бабушка брала не деликатесы, а самую дешевую еду, как таковую. Помню, время от времени появлялась мука, пшено, чечевица, реже постное масло. Эти продукты растягивались на предельно длительный срок, но перерывы между походами в Торгсин были всё длиннее. Вскоре суп со следами картошки и пшена сменялся затирухой , тоже довольно жидкой.

Затируха – это кипяток, сдобренный перетертыми в ладонях шматками теста, в тесто, если есть, кладут ложку любого масла (подсолнечного, кукурузного, хлопкового или лампадного). С появлением зелени стало легче: затируха сдабривалась крапивой или лебедой. Посадили во дворе лук и картошку. Я частенько бегал на рыбалку, и кошке доставались только хвосты и головки пескарей и ершей.

Трупов на улицах я не видел, но по слухам, были, особенно на вокзале. Изможденных нищих, особенно башкир, татар и цыган, было видимо-невидимо.

В школе на большой перемене давали завтраки по списку. Это была или жидкая каша на воде, или еще более жидкий суп со следами крупы и картошки.

За завтраки платили наличными, т. е. даже у малышей были деньги. Мне тоже давали, однако мечта о велосипеде зачастую толкала меня опустить мелочь в копилку.

Позже участились случаи ограбления младших старшими учениками, и «завтраки» стали оплачиваться вперед, от чего качество и количество пищи не увеличилось.

За углом нашей улицы размещалось городское ГПУ, где был свой, конечно закрытый, распределитель. Постоянно ребята с улицы наблюдали, как «сотрудники» выносили оттуда набитые сумки.

В школе тоже некоторые соученики (и соученицы) приносили с собой такие вкусные вещи, о которых большинство детей забыло думать. Редко кто делился, но просители и услужливые подхалимы были.

Голод продолжался весь 1933 и половину 1934 года. Позже стало полегче. Стали выдавать съестное на базе совхозснаба, где работала мама. Я рисовал для конторы лозунги к праздникам и универсальные, вроде КАДРЫ РЕШАЮТ ВСЁ! и ТЕХНИКА РЕШАЕТ ВСЁ! Оплачивали лозунги мне тоже продуктами, не щедро, но тем не менее.

Темниковский лагерь расположен на территории Мордовии. В конце 1989 г. в одной из телепередач показали иностранцев-преступников, осужденных у нас в стране. Они содержатся в лагере на ж.-д. станции Потьма, значит, жив Темлаг.

В 1934 весной мама получила документ-разрешение на свидание с отбывающим заключение отцом.

В лагере он оказался осенью 1932 года на 9-м лагпункте, в качестве лесоруба.

Лагерь представлял собой ж.-д. ветку обычной колеи от станции Потьма на северо-восток. Кругом были сосновые леса и болота. Вдоль ж.-д. ветки расположились лагпункты (в разное время – разное число, в 1934 году их было 20).

Каждый лагпункт представлял собой охраняемую зону. Определенная небольшая территория, примерно 500x300, огороженная забором из колючей проволоки в 2–3 ряда, перед забором внутри зоны – запретная полоса, как на границе. Вокруг зоны – вышки с вохровцами (охраной) и столбы с освещением.

Внутри зоны – бараки для заключенных, охраны, администрации и другие постройки.

Один из лагпунктов был административный, помнится, шестой, и один – госпитальный или лазарет – 17-й. Километрах в 4-х было мордовское село Барашево. Железнодорожная станция у лагпункта тоже называлась Барашево.

Отец проработал лесорубом с осени 1932 г. до марта 1933. Заболел пеллагрой, это была обычная для ГУЛАГа болезнь – тяжелый авитаминоз. Смертность была большая. Сейчас пишут об этом много, а я сам видел.

Попав в лазарет, отец фактически был обречен, т. к. был лежачий пеллагрик, такие обычно не поднимались.

Дальше сработал «его благородие СЛУЧАЙ». Начальником лазарета оказался соученик отца по медицинскому факультету Казанского университета доктор Варшавский Абрам Соломонович.

Конечно, он мог не узнать и не вспомнить знакомого двадцатилетней давности. Даже узнав, мог не признать. Но доктор Варшавский и узнал, и признал, и помог.

Прежде всего отец был поставлен на ноги, в воле начальника лазарета было обеспечить элементарное лечение и питание. Главное же было в том, что отец был оставлен санитаром в инфекционном отделении лазарета.

Летом 1934 г. подвернулся случай. Заболела дочь начальника лагеря, чем-то серьезным. Потребовались срочные анализы, которые сделать в лазаретной лаборатории не смогли, а отец взялся и сделал. После этого заключенного же заведующего лабораторией и отца поменяли местами. Люди были подневольные, еще не то делалось.