Продержав нас какое-то время в подвале детского садика, поздним вечером того же дня немцы перегнали нас в подвал пединститута, все этажи которого горели. Здание было П-образное, трех- или четырехэтажное, во дворе находилась водопроводная колонка. У нас не было ни еды, ни питья. Я помню, как ходил по подвалу, заходил в пустую котельную, видел железобетонные прогнувшиеся и полопавшиеся от давления и жары от пожара перекрытия. В подвале людей было не менее двухсот: старики, молодые люди, женщины и дети. Среди нас примерно половина людей были евреями, все они были с вещами. В разговорах с ними мама выяснила, что немцы, когда выгоняли их из своих домов, требовали, чтобы они брали с собой свои вещи, кто сколько может, тогда как русских немцы выгоняли без вещей. Мама сделала вывод, что евреев навсегда изгоняют из города и, скорее всего, их всех расстреляют. Поскольку нас пригнали на пункт, где было собрано много евреев, мама решила, что вместе с ними расстреляют и нас.
В этом подвале мы пробыли около двух суток. Все хотели пить, но воды не было ни у кого. На вторые сутки кто-то сказал, что заработал городской водопровод, и в колонке, находящейся во дворе института, якобы можно набрать воды. И вот люди столпились у одного из выходов из подвала, чтобы пройти к этой колонке. Немецкие часовые вначале не выпускали никого из подвала, но затем сказали, что те, у кого есть посуда, могут набрать воды, причем могут идти только дети и старики, причем только по одному. Кто-то подсунул мне графин емкостью 2 литра. Кто его мне дал, я не видел, но помню, что у нас в семье графина не было. Я пошел к колонке, думая, что наберу полный графин и принесу в подвал. Чёрта с два! Как только я набрал примерно треть графина, немецкий часовой, который стоял возле колонки, оттолкнул меня, рявкнув «Weg!» («Прочь!»), и я отошел назад с этим графином. После меня к колонке подошёл старик-еврей с окладистой бородой. Посмотрев на него, часовой крикнул «Jude!» и ударил его ногой в живот, не пустив к колонке. От удара старик упал, из подвала выбежали двое мужчин и затащили его обратно. Это был единственный случай издевательства немцев над евреями, который я видел.
На вторые сутки к нам в подвал зашёл немецкий офицер, говорящий на русском языке. Он обошёл подвал, осмотрел людей, одновременно разговаривая с офицером – старшим нашего конвоя. Когда он уже выходил из подвала, находящиеся внутри люди стали спрашивать его, будут ли нас кормить, на что он ответил по-русски: «Пусть вас кормит Сталин». Однако же, потом к нам спустился офицер охраны и сказал, что начальник ему разрешил выпустить по одному человеку из каждой семьи в город за продуктами. Он предупредил, что если через два часа ушедшие не вернутся, то их семьи будут расстреляны. Из всего количества семей, находящихся в подвале, представители только около десяти семей (все мужчины) пожелали идти за продуктами. Мой отчим Верниковский сказал, что пойдет он. В итоге он принес примерно полмешка солдатских засахаренных сухарей. По-видимому, он с кем-то вдвоем взял этот мешок на военном складе, а потом они его разделили пополам. Верниковский, когда ходил за продуктами, разведал обстановку и сказал нам, что из подвала можно бежать. Мама в ответ сказала: «Как же я побегу с детьми? А бросить я их не могу!». Она отказалась бежать, боясь того, что при побеге немцы нас застрелят. Тогда Верниковский сказал, что сбежит один. Мои мама и отчим в то время часто ссорились, и ещё до того, как советские войска оставили город, она буквально выгоняла его из дома, чтобы он ушёл в армию. Он говорил на это, что в Красной армии хорошо служить в мирное время, а во время войны могут и убить, так что он не пойдет. Ночью Верниковский убежал вместе с кем-то из товарищей.
Нас на следующий день подняли, построили в шеренгу и сказали: «Сейчас перед вами выступит начальник, и вы пойдете через Друть, а дальше идите, куда хотите». И тут перед нами выводят Верниковского и ещё человек пять, которые с ним бежали. Немецкий офицер сказал: «А вот эти люди хотели бежать, не хотели подчиняться и поэтому должны быть расстреляны». Все молчали. Далее офицер со стеком в руке говорит: «Но, поскольку мы цивилизованные люди, я на этот раз их прощаю. Однако чтобы они так больше не делали, надо преподать им урок». И он отхлестал своим стеком каждого по лицу. После этого он приказал им идти к своим семьям, напомнив при этом, что они своим побегом подвергли риску расстрела членов своих семей. И Верниковский пошел с нами в колонне.
Читать дальше