Евгений Мансуров: Пирамида не-творчества. Вневременнáя родословная таланта. Том 1.

Классик английской драматургии Ричард Шеридан (1751–1816) удостоился такого свидетельства о начале своего школьного образования: «Тот, кому суждено было в 28 лет от роду приводить всю Англию в восторг своими комедиями и красноречием своим на трибуне потрясать сердца слушателей, в 1759 году (то есть в 8-летнем возрасте) получил название самого безнадежного дурака».

В истории литературы остался отзыв профессора университета о Вальтере Скотте (1771–1832): «Он глуп и останется глупым».

«Когда Оноре де Бальзак (1799–1850) поступил в младший класс Вандомского коллежа (Франция, 1807 г.), он был толстощекий румяный мальчуган, но молчаливый и грустный… В коллеж он принес с собой тягостную настороженность, держался как затравленный зверек. Он чувствовал свою неуклюжесть, и робел… Юному Бальзаку трудно было добиться уважения у орды школьников. По милости своей предусмотрительной мамаши он почти не имел карманных денег и потому не мог участвовать в общих развлечениях и покупках… Считая себя изгоем на земле, юный Бальзак ждал чудес от неба… Только сам он верил, что его ждет великое будущее. В глазах наставников и товарищей Бальзак оставался весьма заурядным учеником, примечательным разве только тем, что он буквально глотал всякую печатную страницу и отличался самомнением, которое ничем, казалось, нельзя было оправдать» (из книги А.Моруа «Прометей, или Жизнь Бальзака», Франция, 1965 г.).

Германа Гельмгольца (1821–1894), выдающегося немецкого естествоиспытателя, автора фундаментальных трудов по физике, биофизике, физиологии, психологии, некоторые учителя подозревали в клиническом слабоумии.

«Эдинбургская академия, как важно называлась школа, куда поступил учиться Джеймс Максвелл (1831–1879), была основана в 1824 году… У Максвелла в академии (обучался в 1841–1847 гг. – Е.М. ) сразу же появилось прозвище – Дуралей. Он, казалось, нисколько не тяготился им, но с той памятной первой встречи со своими будущими соучениками не искал сближения с ними, предпочитая одиночество. Время от времени он с непроницаемым лицом бросал какие-то фразы, саркастические замечания, большей частью непонятные окружающим. Единственной его реакцией на шутки и поступки его одноклассников была быстрая, летучая улыбка, только ею выдавал он свою большую чувствительность. Только ею и коротким, глухим смешком…» (из книги В.Карцева «Максвелл», СССР, 1976 г.). «В восьмом классе Эмиль Золя (1840–1902) плетется в хвосте (Экс, Франция, 1852 г.), с трудом поспевая за классом (надо сказать, что во французских школах принят обратный счет классам). Едва Эмиль переступил порог колледжа, как все дружно объявили ему войну. И большие мальчики, сплотившись, преследуют, изводят, ожесточенно нападают на него. За что? За многое. В 12 лет он всего лишь в 8 классе; хоть он, пожалуй, и не велик ростом, а все же на целую голову выше многих своих мучителей; большой да дурной, полный невежда. Обладай он по крайней мере безупречными манерами этакого благовоспитанного лодыря! Куда там! Вдобавок он еще близорук, этот олух; краснеет по пустякам, конфузится, как девочка; сразу видно, что привык держаться за маменькину юбку…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.). «…Ребенок от рождения был близорук и очень долго картавил, а недостатки этого рода – вечная тема для насмешек среда детей. И вот, чтобы не сделаться мишенью юного остроумия, Золя приходилось держаться особняком. Но все-таки над ним смеялись… Сближению мешал, наконец, характер Эмиля. Та богатая игра натуры, которая проявлялась у его сверстников в бурной жестикуляции, в быстрых движениях и громкой, крикливой речи (живые, болтливые южане от природы Тартаренов), у него совершалась внутри и всегда отличалась стройностью, стремлением обобщить и сделать выводы. От Эмиля всегда веяло вследствие этого холодком, невыносимым для экспансивной натуры южанина, тем более что и в своих ученических работах он любил порядок» (из очерка М.Барро «Э.Золя, его жизнь и литературная деятельность», Россия, 1895 г.).

«Живописец Александр Иванов (1806–1853) в детстве нисколько не походил на чудо-ребенка и мало выделялся своими успехами. Характера он был вялого, отличался неповоротливостью и медлительностью, которая позднее раздражала тех, кто имел с ним дело. Казалось бы, петербуржец! Это к чему-то обязывает. Но…» (из книги В.Черняка «Невыдуманные истории из жизни знаменитых людей: От великого до смешного…», Россия, 2010 г.).