Галина Маркова - Девчонки на войне

Женя подошла ближе. Машина была выкрашена под «зимний» камуфляж белыми, замысловатыми пятнами. Она казалась странной и чужой в этой раскраске, словно неведомое существо. Моторы еще работали, и вращающиеся винты «пешки» были похожи на белые, огромные блюдца.

Моторы остановились, с грохотом упала нижняя дверца люка, и из кабины выпрыгнул летчик в шинели и хромовых сапогах. Он стоял к Жене спиной и снимал парашют.

— Не по сезону одежонка-то, — сказала Женя.

Парень оглянулся и застыл от изумления.

— Евгения Дмитриевна?! Это ты?

— Я, — ответила Женя, присматриваясь. Потом всплеснула руками и бросилась к парню. — Савельев! Как ты тут очутился?

Это был летчик-инструктор, с которым Женя летала до войны в Минеральных Водах.

— Да вот пришлось сесть к вам, подзарядиться горючим. Под Сталинград летим, Евгения Дмитриевна, задерживаться некогда. Я ведь тебя ищу сколько времени о ребятах твоих сообщить. Улетел я из Минеральных Вод последним самолетом и ребятишек увез в Чарджоу. А сообщить тебе все никак не мог, не знал, где ты…

— Алешка, дорогой мой, — растерянно всхлипывала Женя, — я ведь и надежду чуть не потеряла. Здоровы ли?

— Все было в порядке, Евгения Дмитриевна, когда я улетал от них. Устроил там прилично, бабушка молодцом держится. — Алексей притопывал застывшими ногами и растирал побелевшие на морозе щеки.

— Ой, — спохватилась Женя, — что ж ты так-то, налегке? Пойдем, унты тебе раздобуду, ноги отморозишь.

— Некогда, комэск. Это я тебя по старой памяти, а теперь ты кто?

— Тоже комэск, Алеша. В полку Расковой.

— Слыхал о полку. Трудновато приходится? — кивнул Алеша в сторону «пешки». — Машина-то — ого!

— Справляемся. — Женя погладила серый рукав шинели Алексея. — Может быть, встретимся в воздухе, так ты запомни: номер моего самолета — одиннадцать на шайбе хвоста.

— Запомнил, комэск. Ну, а теперь прощай. Главное я тебе сказал. Вот ведь удача — наверно, раз в жизни и бывает такое.

— Спасибо, Алеша. Ты мне сегодня такой подарок сделал, никогда не забуду…

Женя заморгала глазами. И было непонятно: то ли это слезы, то ли запорошило снегом глаза от снежного вихря, поднятого заработавшими моторами.

Самолет взлетел и скрылся в просвете между тучами. Женя долго стояла на безлюдной полосе. Потом глубоко и облегченно вздохнула и пошла к штабу.

«Чарджоу? Где это? Надо посмотреть в штабе, там есть карта Союза. Значит, живы! Вовка вырос, наверно… А Надюша? Уже больше года я не видела их… Не забыли ли меня?! — вдруг заволновалась Женя. — Пошлю им фотографию, завтра же! И деньги надо перевести. Голодно, наверно, там им…»

Вечером в землянке Женя сидела в углу за дощатым столом, подперев щеку рукой, и была такая домашняя, тихая, вся ушедшая в свои далекие мысли. Вспомнила, как приносила бабушка на аэродром маленькую Надюшку и Женя, выбрав несколько свободных минут в перерыве между полетами, уходила за стартовую будку и там кормила дочку, чтобы не видели курсанты-летчики. Гудели над головой самолеты, теплый ветер трепал траву, дочка, устав от еды, засыпала.

Вспомнила, как повисли ребятишки у нее на шее в тот последний день, когда она уезжала в полк, на фронт. Как сын все карабкался, отталкивая сестру, по коленям Жени, пока не забрался на ее спину.

И «похоронку» вспомнила. Она получила ее весной сорок второго… «Ваш муж…» — начиналась она словами. А дальше были темнота, отчаяние, непоправимость… Она ушла в тот день за аэродром, далеко в поле, чтобы никто не видел ее слез…

В углу, у кучи сваленного летного обмундирования, шептались девчата, перекладывая свои вещевые мешки. В другом углу, на нарах, неразлучная четверка — Катя Федотова, Тоня Скобликова, Саша Егорова и Маша Кириллова читали помятую фронтовую газету.

Я наблюдала, как Клара Дубкова укладывает свой рюкзак.

— Ну, чего тебе? — спросила она.

— Дай косу примерить.

Коса у Клары на редкость. Светло-русая, в руку толщиной. Когда она пришла к парикмахеру, чтобы постричься, тот в немом отчаянии опустил руки: «Не могу… такую косу…» «Да режьте поскорей, — чуть не плача, сказала Клара. — Приказ командира, как же я в строй стану?!»

С тех пор коса Клары лежала в вещевом мешке.

— Ты хохол свой сначала причеши, торчит на макушке, как у петушка.

Я пригладила, вихор и дважды обмотала голову косой Клары.

— Хорошо… — раздались голоса «галоидов», — Теперь бы платье.

Платьев ни у кого из нас не было. Мы давно уже забыли легкость и прохладу наших довоенных платьев.