Очень нужную, идейно–острую, злободневную вещь написал Юрий Герасименко. Не с меньшим сарказмом, чем образ украинского националиста, выписана и ж фигура заокеанского мещанина, поклоняющегося желтому дьяволу. «Литературная Украина» писала о том, что в современной украинской лоэзии давно не было произведения такой публицистической и эпической силы.
С большим неподдельным пафосом талантливый поэт воспевает бессмертное братство трудовых людей всех эпох.
Первые стихи Александра Люкина я прочел в газете. Потом перечел. Захотелось вырезать. Вот небольшое стихотворение «Тень»:
Смешная тень:
Шла по жнивью.
Травой,
По острым шла камням,
Не отставала.
Но только грянул
Гром над головой,
Не светит солнце мне —
Ее как не бывало.
В общежитии Высших литературных курсов, куда Александр Люкин приехал с сормовского завода, мне доводилось слушать его новые стихи, записанные в большую тетрадь, напоминающую конторскую книгу. Сердце рабочего поэта было яростным резцом. И неуклюжая конторская книга становилась книгой жизни. Люкин так и назвал свою новую книгу «Жизнь». Она вышла в издательстве «Советский писатель».
Однажды Александр Люкин познакомил меня с человеком, которого считал первым своим наставником, — Павлом Анисимовым. Он стихов не пишет. Работал геологом, теперь переплетчик. А в войну был командиром взвода. Этот невысокий подвижный человек обладал счастливым даром подмечать в людях талант. Он–то и открыл поэтическую искорку у рядового Люкина. Двадцать лет они считали друг друга погибшими в бою. И вот наконец бывший командир взвода встретил фамилию друга под стихами в газете. Жив! Саша Люкин жив! Адрес поэта было отыскать не так–то трудно. Многое вспомнилось после двадцатилетней разлуки.
Жадно вглядывался поэт в послевоенную жизнь. И больше всего его привлекали друзья по станку, надежные товарищи по знаменитому Сормовскому заводу. Рабочему человеку — вот кому не худо поставить памятник. А, впрочем, как бы он выглядел? Люкин любит правду. Пускай будет, как в жизни!
Стоял бы он, стеснялся бы кого–то.
Большой, сутулый, воплощенный в медь,
И руки, отнятые от работы,
Так и не знал, куда бы деть.
Труд — это отец изобилия. Поэт мог так передать азарт работы, что казалось, слышишь звон молотка, ударяющего с «необузданной медвежьей силой».
Молоток от ярости ослеп,
Молоток оглох от звона стали,
Повторяя:
Хлеб!
Хлеб!
Хлеб!
Никому зазря еще не дали!
Так давай!
Давай!
Давай!
(Давай!
Он летал,
Он пел, разгоряченный!..
Ах, какой же вкусный каравай,
Золотистый,
Только испеченный!
Это и есть отлитый в звонкую поэзию лозунг наших отцов: «Кто не работает — тот не ест».
Смотрел я в шумном курсантском общежитии на Люкина и его бывшего командира взвода и радовался, что тот может гордиться своим воспитанником. А ведь за плечами–то ухабистые дороги! Нелегко порой бывает? Да. Так пошутите, черт возьми! От души, по–русски.
Стихи Люкина не спутаешь со стихами других поэтов. И улыбка, и грусть, а порой и прямота до колючести — все у него свое. Пожалуй, лучше всего позиция поэта выражена в стихотворении «Партсобрание».
Три часа
Не затихала драка.
Дым — столбом
И души — догола.
Кто смеялся,
Кто стонал,
Кто плакал.
Злой и настоящей
Жизнь была.
Талантливому поэту удавалось правдиво нарисовать эту «злую и настоящую жизнь». В его стихах бурлили живые человеческие страсти, играло живое русское слово. Совсем немного строк ему требовалось, чтобы нарисовать характер, верно схватить настроение. Я что–то не помню, чтобы кто–то другой из наших поэтов так писал о любви:
Не молчи,
Не молчи,
Не молчи!
Лучше топай ногами,
Кулаками стучи.
Проклинай все на свете.
Грохни об пол стакан.
Лучше — гром,
Лучше — ветер,
Лучше пусть — ураган.
Но не эта
Обида и тишь.
Я уйду.
Как ты страшно молчишь!
Много и всерьез думал Люкин о жизни, а писал мало, да зато глубоко. Всего две строфы понадобилось ему, чтобы вылепить незабываемый характер, нелегкую судьбу русского чудо–солдата.
У него разрублена щека,
Шея искалечена снарядом
Правая схоронена рука
Где–то в пустыре
Под Сталинградом.
Но еще работает левша.
К черту
Все сочувствия и жалость.
Крепкая,
Солдатская душа,
Видимо, нетронутой осталась.
Если брать не внешние детали, а самую суть, то это стихотворение, конечно, можно назвать автопортретом: Александр Люкин прошел через многие нелегкие испытания, а душа у него «нетронутой осталась».
Читать дальше