Максим Гуреев - Альберт Эйнштейн. Теория всего

Достаточно вспомнить австрийского физика Эрвина Шрёдингера, который был вынужден отказаться от сотрудничества с Эйнштейном, очевидно понимая, что поиск, который уже на протяжении многих лет (десятилетий) ведет ученый, потребует не одну жизнь для нахождения окончательно правильного ответа.

А ведь жизнь всего одна.

Интересно, понимал ли это Эйнштейн, особенно когда начинал рассуждать об общественном служении или о ничтожности человеческой жизни перед лицом космоса?

«Искать смысл или цель собственного существования или тварного мира в целом всегда казалось мне абсурдом с объективной точки зрения. Тем не менее у каждого есть определенные идеалы, которые и направляют его стремления и суждения. В этом отношении я никогда не считал легкость бытия и счастье самоценными. Идеалы, которые освещали мне путь и время от времени придавали отваги, чтобы бодро принимать жизнь как она есть, – это Истина, Добро и Красота. Жизнь казалась бы мне пустой, не ощущай я общности с обладателями похожего мировоззрения, искателями объективного, вечного и недостижимого в сфере искусства и научных исследований. Банальные цели человеческих стремлений – собственность, внешний успех, роскошь – всегда представлялись мне презренными.

Самое прекрасное, что только может выпасть нам на долю, – это тайна. Стремление разгадать ее стоит у колыбели подлинного искусства и подлинной науки. Тот, кто не знает этого чувства, утратил любопытство, неспособен больше удивляться, все равно что мертвый, все равно что задутая свеча. Именно чувство тайны – пусть даже смешанное со страхом – породило религию. Осознание того, что существует нечто, что мы не можем постичь, глубочайшая основа и первопричина, пронзительная красота, доступная нашему уму лишь в наиболее грубых формах, – это то знание и то чувство, которые составляют истинную религиозность; в этом смысле, и ни в каком другом, я являюсь глубоко религиозным человеком».

Альберт Эйнштейн в своем кабинете в Принстоне.

Послевоенная идеологическая истерия как в США, так и в СССР обретала все больший размах. Еще совсем недавние союзники по антигитлеровской коалиции превратились в заклятых врагов, и уже было неизвестно, что (кто) было страшнее для Соединенных Штатов – германский нацизм или советский коммунизм, а для СССР, соответственно, Адольф Гитлер или американский сенатор Джозеф Маккарти.

9 февраля 1950 года сенатор-республиканец Джозеф Рэймонд Маккарти выступил с речью, в которой сообщил, что Государственный департамент США наводнен коммунистами и это надо остановить. Директор ФБР Эдгар Гувер горячо поддержал новоявленного борца с «красной чумой».

Так в истории Соединенных Штатов начался период, получивший название «охота на ведьм».

В «черные списки» маккартистов были занесены Леонард Бернстайн (композитор и дирижер) и Стэнли Крамер (кинорежиссер), Артур Миллер (драматург) и Поль Робсон (певец, общественный деятель), Орсон Уэллс (кинорежиссер, писатель) и Дороти Паркер (писатель), Чарли Чаплин, Альберт Эйнштейн и Роберт Оппенгеймер, а также Юлиус и Этель Розенберг (казнены в 1953 году по обвинению в шпионаже в пользу СССР).

Юлиус и Этель Розенберг, разделенные решеткой, возвращаются из суда, где только что был вынесен обвинительный приговор, в тюрьму. 1951 г.

При этом надо понимать, что большинство фигурантов «черных списков» никакого отношения ни к коммунизму, ни к Стране Советов не имели.

В результате бурной деятельности сенатора был принят «Акт 1954 года о контроле над коммунистами», в котором компартия была объявлена вне закона. Тогда же из публичных библиотек было изъято тридцать тысяч наименований книг, которые были признаны прокоммунистическими и просоветскими.

Характерно, что почти в это же время в СССР набрала силу и развернулась так называемая «борьба с космополитизмом», что для многих (и для Эйнштейна в первую очередь) стало знаком того, что в стране, героически победившей германский нацизм, антисемитизм превращается из явления бытового в факт государственной политики.

Разумеется, обходя еврейский вопрос (потому что в СССР официально не было антисемитизма и все нации были равны), советские теоретики трактовали космополитизм как «идеологическое оружие американской реакции», против которого необходимо выступить единым фронтом.