Эльжбета Чегарова - Стёжки

Семья требовала внимания и заботы, поэтому мечты об образовании пришлось оставить. Все чаяния были направлены на любимых сыновей.

Слава рос неуправляемым и дерзким. В свои десять лет он уже ходил строем в Нахимовском училище, но к дисциплине приучить его так и не удалось. После смерти отца Славка вовсе распоясался – диплом юриста, несмотря на четыре года учебы в университете, так и не получил. Зато успел жениться на ком попало и нарожать детей.

Хотя бы младший Петя радовал – спокойный, рассудительный, послушный. Нашли ему подходящую партию, девушку из семьи потомственных адвокатов.

Родилась Маша, белокурый ангелочек.

Благодарные клиенты поощряли молодую адвокатессу подарками, преподнося коньяк и приглашая на ужины в ресторан.

Маленькая, хрупкая Наташа и сама не заметила, как жизнь без рюмки перестала существовать.

Ее просто вычеркнули. Не спасли, не вытащили. Она и не боролась, пришла пару раз на Лесной – не пустили на порог. Ребенок без такой матери обойдется. Наташа сгинула.

Маша страдала от тяжелейшего диатеза. Все, что любят дети (апельсины, шоколад, газировка), после трех минут праздника вызывало мучительный зуд, тело покрывалось жуткими волдырями. Маша принимала ванны с марганцовкой и чувствовала себя жалкой и несчастной.

«Тебе нельзя!» – эти слова с раннего детства преследовали малышку.

Бабушка не стала ей матерью. Не знаю, вменялись ли Маше регулярные обязанности по дому, но спрашивать разрешения выйти из-за стола после обеда точно требовалось. В духе воспитания прежних эпох, внучкам Клавдия Ивановна не хотела быть ни другом, ни психологом.

«Вся в мать!» – говорила она мне, или Маше, или Нике. Мы все трое не оправдывали ее надежд. До войны у генерала была другая семья, она дала миру великих художников, прославивших фамилию. Наши матери испортили родословную, они не соответствовали породе, а я думаю, они были воплощением того, чего бабушка больше всего боялась, в чем не хотела признаваться.

Нам было пятнадцать, Маше восемь, когда мы разъехались. Бабушка разменяла генеральскую квартиру в Доме специалистов – мы с родителями отправились в трешку на Омскую, она и Петя с дочкой переехали в двухкомнатную квартиру в сталинском доме недалеко от Лесного.

Маша была одаренной девочкой. От матери ей досталась прописка на Невском, что позволило попасть в лучшую школу города. Она свободно говорила на английском, в старших классах подрабатывала синхронным переводом. У них в почтовом ящике обязательно находился заграничный конверт или даже два – писали друзья, которыми она обзаводилась по всему миру. По программе обмена в советские годы Маша успела побывать в Италии, Америке, Англии. Сочиняла необычные стихи, вела колонку в юнкоровской газете. У нее были голубые глаза и роскошные светлые волосы. Из-за сходства с Мальвиной мы звали ее Марцеллой.

Она совсем не была шелковой. Своенравная, непослушная и дерзкая. Протестуя, могла уйти из дома и пропадать три дня, сводя любящего отца с ума. В школе тоже были проблемы – из-за плохого поведения ее перестали брать в зарубежные поездки.

Бабушка махнула рукой – гордиться нечем.

– Я птица! – сказала Маша, раскинула в стороны руки и закрыла глаза.

Это был восемьдесят восьмой. Я стояла на крыше санатория «Балтийский берег» и глядела, как сестренка, затащившая меня что-то показать , идет по выносной консоли на высоте птичьего полета, как канатоходец. В тот раз она не сорвалась, но это случилось в девяносто втором.

Из окна пятнадцатого этажа университетского общежития выпала студентка первого курса факультета журналистики. Свидетели давали сбивчивые показания. В комнате поминали разбившегося на мотоцикле товарища, было полно народу. Наркотики, обнаруженные в крови погибшей, удалось скрыть.

После кладбища мы приехали в квартиру бабушки. Блины, водка, «как дела?» – родственники давно не виделись. От нереальности происходящего я вдруг расплакалась. Бабушка спросила: «И по чем слезы?» Уже наступила ночь, за окном хлестал дождь. Мы сидели в светлой гостиной за большим столом, накрытым белой накрахмаленной скатертью, наша маленькая Маша лежала в лесу в холодной земле.

В восьмидесятые отец работал в отделе снабжения института Сеченова [2] Институт эволюционной физиологии и биохимии им. И. М. Сеченова. при Академии наук. Однажды он повел нас в лабораторию с животными. Мне запомнились белые мыши в стеклянных ящиках, кролики и особенно обезьянка. У нее на голове был закреплен металлический каркас с кучей проводов. Ученый, который нас сопровождал, сказал, что опыты делаются во имя человечества, и дал мне банан, чтобы я угостила обезьянку. Она аккуратно сняла кожуру и, отламывая кусочки мякоти, съела – совсем как человек. Я потом еще долгое время путала человечество с человечностью.