Наталья Молчанова - Мы жили не таясь. Воспоминания

Потом делали привал. Папа ложился на землю возле сосны, снимал обувь и, подняв ноги, упирался ими в дерево. «Так ноги быстрее отдохнут! Снимайте тоже и ложитесь». Очень нравилось нам перекусывать в лесу! Брали с собой хлеб, сало, отварные яйца, огурцы… Иногда папа разжигал небольшой костер, потом выстругивал из веток вилочки на два рожка, и мы жарили на костре хлеб и сало… вкуснотища!!!

Поскольку я была самой маленькой, папа помогал мне собирать грибы, чтобы моя корзинка не выглядела полупустой по сравнению с братьями. Но делал это так мудро и умело, что никому не было обидно. Я боялась далеко отходить от папы и частенько слышала: «Наташка, иди сюда… смотри (а там боровик!). Ищи вокруг, грибы семейками растут! А вон еще…» или «Кто-то здесь уже ходил… ничего – наши грибы нам достанутся!» Оптимист он был, несмотря на все тяжелые военные испытания и потери…

В 42-ом году фашисты расстреляли отца, в 43-ем заживо сожгли в землянке сестру, в 44-ом – перед самым освобождением Белоруссии – расстреляли мать… Папа рассказывал, что дважды приставлял пистолет к виску – хотел свести счеты с жизнью, но… выдержал, не сдался!

Закончились боевые действия в Белоруссии, вышел из леса в немецкой форме с оружием (чуть свои не убили!) – семьи нет, дома нет… Из-за ранений не взяли в действующую армию. В спине возле легкого остался осколок, правая рука повреждена взорвавшейся миной. Врач хотел ампутировать кисть, но отрядный фельдшер Василий Пепенин спас руку, хотя пальцы уже никогда не сгибались и не выпрямлялись полностью.

В 1948 году осколок в спине напомнил о себе, воспалился, врачи обнаружили гнойный плеврит. Мама говорила, что папа тогда был на грани смерти. Спасли уколы пенициллина, который был в огромном дефиците. Маме удалось достать его через своего дядю Ивана Герасимовича Бахановича. Только получив пенициллин, Слуцкий хирург согласился сделать операцию, выломал два ребра и откачал гной. Можно сказать, это было папино второе рождение, заново учился ходить… Сила духа у него была необыкновенная!

Помню его слова: «Трудности закаляют человека! Пусть тяжело, а ты не поддавайся! Упорство и труд всё перетрут!» Приходилось соответствовать… с папой не поспоришь, он всегда прав.

По учебе мне не доводилось обращаться к папе, я больше Сашку просила, если что-то не понимала. Да и это было не часто, старалась сама. Хорошо запомнила, как папа помогал Саше решить задачку.

– Читай условие! (читает)

– Понятно? Еще раз читай! Вдумчиво читай! (и так раз пять)

Наконец, Саша радостно восклицает: «А-а-а, понял!» и быстро решает сам. Он потом и мне говорил, что главное – понять смысл задачи.

Воспитывая нас, папа никогда сильно не ругался и, тем более, не бил никого. Во всяком случае, я такого не помню. Но… однажды я порезала журналы «Огонек», там были фотографии артистов. Этих журналов у нас были подшивки за многие годы. Папа увидел, что я их «раскурочила» и… грозно так:

– Наташка! Иди сюда! Твоя работа?

Стою перед ним, глаза в пол – «Моя…»

У папы в руках широкий солдатский кожаный ремень, глаза буравят меня насквозь аж мурашки по спине.

– Ты видишь это? Ты знаешь, что это такое?

Глаза уже на мокром месте, хлюпаю носом, киваю головой.

– Еще раз увижу – почувствуешь на себе!

Но до этого никогда не доходило ни со мной, ни с братьями.

Иногда зимними вечерами, когда родители управлялись со всеми своими делами и были сделаны уроки (конечно, это случалось редко), мы всей семьей садились за большим круглым столом и играли в домино. Я была пятой-лишней, поэтому сидела у папы на коленях и «помогала» ему.

В новой квартире, когда братья уже учились в вузах Ленинграда, требования ко мне повысились. Стоило присесть на диван перед телевизором, папа сразу: «Чего ты сидишь без дела? Неужели не видишь, что пыль кругом? Почему тебе надо напоминать об этом? Вырастешь неряхой – кто тебя замуж возьмет?» Теперь-то я понимаю, что он хотел мне добра и по-своему любил, а тогда… тогда мне было обидно. Потом забылось, ведь я всегда понимала, что папа делал для меня, для всех нас – все, что мог и как мог.

Все-таки он был очень добрый, хотя и строгий. А уж когда выпьет рюмочку – добрее его нет, «хоть к ране прикладывай», как говорила мама. Меня всегда удивляло, когда папе иногда приходилось где-то выпить, он шел домой абсолютно прямо и уверенно (мы жили на втором этаже и всегда видели в кухонное окно, кто идет и как идет). Но стоило папе перешагнуть порог… «Мамка, я выпил!» – и все… срабатывала кнопка «выкл.». И тогда мама, подставив плечо, буквально тащила папу к дивану, укладывала его, уже успевшего уснуть на ходу. Через мгновение в квартире раздавался характерный храп… Нет, папа не злоупотреблял алкоголем никогда. Но по субботам, приняв ванну, он любил за ужином принять стопочку. И при этом всегда напоминал: «Как говорил Александр Васильевич (Суворов) – после бани штаны продай, но выпей!» Помню, мне очень нравилось состояние папы «во хмелю», он действительно становился веселее и добрее. В компании гостей, а их в нашем доме было много, он очень любил петь. Особенно ему нравились «Подмосковные вечера» и белорусская «Ой, рэчанька-рэчанька…»