Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

Николай же, которому доложили о просьбе Родзянко, отнёсся к перемещению Корнилова спокойно, и из Пскова полетела следующая телеграмма: «Государь Император соизволил на отозвание в Могилёв генерал-адъютанта Иванова и назначение главнокомандующим войск Петроградского военного округа комкора-25 генерал-лейтенанта Корнилова».

Дела по корпусу надлежало сдать генерал-лейтенанту Илькевичу.

В новой должности при нынешнем положении Корнилову была положена охрана. Можно было собрать её из доверенных людей, с кем он был на КВЖД, во Владивостоке, на острове Русском, или того раньше — в Кашгарии, но Корнилов следы многих уже потерял, а объявлять розыск по всем фронтам — дело хлопотное, поэтому он, встретив нескольких наряженных в мохнатые папахи текинцев во главе с корнетом, пригласил их к себе.

Говорили по-туркменски, Корнилов задавал вопросы, выслушивал ответы, а сам старался заглянуть корнету внутрь, в душу, понять, что там, в темноте, под сердцем, происходит, о чём думает этот человек, способен ли он на предательство. Побеседовали на фарси, затем — на английском.

Корнет оказался человеком смышлёным, быстрым в решениях, начитанным, Корнилову он понравился, и новый командующий столичным округом предложил ему отобрать из состава Текинского полка сотню наиболее умелых всадников. Корнет всё понял, козырнул и расплылся в весёлой белозубой улыбке.

— Разрешите выполнять приказание, ваше высокопревосходительство!

Корнилов кивнул с озабоченным лицом — мысли его уже переключились на другое. Так он познакомился с Ханом Хаджиевым — верным мюридом, ставшим начальником его личной охраны, разделившим все трудности последующих полутора лет — самых тяжёлых в жизни Корнилова.

В Питере царил полный раздрай. Город, кажется, ещё больше заплевали семечками. Новая власть упразднила все органы царской администрации, полицию, корпус жандармов, контрразведку. В армии началась так называемая тучковская чистка: военный министр Гучков, который не отличал субмарину от полевой кухни, а гаубицу от повара, решил навести в воинских рядах порядок. В течение двух дней он уволил восемь командующих фронтами и армиями, тридцать пять командиров корпусов (из шестидесяти восьми), снял погоны с семидесяти пяти начальников дивизий (из двухсот сорока). Чистка оказалась такая, что на всех фронтах только стон стоял, никакие «немаки» не сумели нанести такого урона, какой нанёс один только Гучков.

Точно так же лишились своих кресел и командующие округами — опытные, достойные генералы — всех их новый «военачальник» Гучков вымел одной беспощадной метлой. Во главе Киевского округа встал, например, некий Оберучев — демонический мужчина из разжалованных подпоручиков, во главе Московского и Казанского — бравые выпивохи-подполковники.

Корнилов не мог понять, что происходит в Петрограде, это у него просто не укладывалось в голове.

Город оказался переполнен дезертирами. Досужие головы из штаба округа подсчитали, что в месяц фронт добровольно покидают тридцать пять тысяч человек... Целая дивизия! Если дело пойдёт так дальше — в окопах скоро не останется ни одного солдата.

Корнилов как в воду глядел: за восемь месяцев 1917 года с фронта дезертировали два миллиона человек — цифра, которую мозг охватить не в состоянии.

Восьмого марта 1917 года Корнилов получил распоряжение Временного правительства арестовать царскую семью. Генерал недовольно поморщился: во-первых, он солдат, а не жандарм, во-вторых, это было то самое дело, которым ему хотелось меньше всего заниматься. Поразмышляв немного, Корнилов решил выполнить приказ. Прежде всего, если этого не сделает он, то сделают другие... И сделают грубо, неаккуратно, обидно.

Как ни странно, этот жест генерала оценила Александра Фёдоровна, она сказала мужу:

— Николя, очень хорошо, что мы оказались в руках генерала Корнилова. Другие нас могли просто убить.

Царь согласился с женой.

А Корнилов страдал от того, что сделал, чувствовал себя униженным, иногда ему в голову приходила мысль, что он опозорил своё имя, и тогда он готов был схватиться за пистолет и пальнуть себе в висок. Большого труда ему стоило взять себя в руки...

Он много ездил по частям округа, каждый день наносил визит в какую-нибудь дивизию либо в полк и с огорчением отмечал, как быстро расшатываются, разваливаются буквально на глазах некогда боеспособные, вышколенные соединения. Он выступал перед солдатами, а солдаты заглушали его речи свистом. В Финляндском полку с автомобиля, на котором приехал Корнилов, сорвали георгиевский флажок.