Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

— Лао. Пока я с этим гадом не поквитаюсь, других стариков для меня не существует.

— Никто даже сказать точно не может, как он выглядит. Одни говорят — седой дохлый таракан, другие — мужик в соку, корове голову запросто может свернуть, третьи вообще называют молодым человеком... Не пойму, в общем. Каждый говорит своё.

— Главное знать, что это — Янтайский Лао, а там глаз на задницу можно натянуть любому — и молодому, и старому. В отместку за Ванюшку.

Яркий диск уже опустился за сопки, но темнота пока не наступала — солнце продолжало светить из-за сопок, наполнять не только большое грибановское поместье, но и всю падь печальным вечерним теплом.

Днём к братьям приезжал почтмейстер, сопровождаемый двумя конными стражниками. В бричке у почтмейстера лежал большой парусиновый мешок, украшенный неряшливо застывшей сургучной печатью. В таких мешках возят деньги. Да и стражники могли сопровождать только деньги — не почтмейстера же!

Из усадьбы Грибановых почтмейстер уехал уже без приметного мешка. Это видели по меньшей мере полсотни китайцев — на станции прокладывали дополнительную ветку, шпалы для этой запасной ветки возили из здешнего леса, резали их и обрабатывали вонючей жидкостью прямо в тайге.

Полковник Корнилов действия своих подчинённых одобрил.

— Я так полагаю — гулять Янтайскому Лао на свободе осталось совсем немного, — сказал он.

Наконец свет над сопками начал гаснуть, печальная тёплая лиловость уступила место серой синеве, в просторной избе братьев сделалось темно.

— Может, запалим лучину? — предложил Викентий прапорщику Косьменко. — Лампу зажигать не будем, это слишком жирно, а лучину запалить в самый раз... А?

— Не надо, — отрицательно качнул головой прапорщик. — Я в тайгу отправил разведку, подождём, когда она вернётся, что принесёт.

— Да? — удивлённо произнёс Викентий, не заметивший, как ушли разведчики. Выходит, те обладали даром быть невидимыми и неслышимыми.

Разведчики вернулись через час, незамеченными проскользнули через заднюю дверь в дом и прошептали на ухо прапорщику Косьменко:

— В лесу видели полтора десятка вооружённых китайцев.

— Всё понятно, — молвил тот и отправился к Викентию.

— Теперь можно зажигать лучину. И лампу можно.

Викентий повёл головой в сторону двери:

— А эти ваши...

— Уже вернулись.

Брови на лице Викентия подскочили удивлённым домиком.

— Надо же! — проговорил он, поджал губы, недовольный собой: он, профессиональный охотник, должен всё видеть, всё слышать, всё знать, даже то, как мыши под землёй гоняют друг дружку, а он ничего не засек, не увидел, — коричневое лицо его покрылось тёмным румянцем.

— Ну-ну, — произнёс он и замолчал уязвлённо.

Поспешно запалив две лампы, он повесил их на крюки в разных комнатах дома.

— Этого пока достаточно, — сказал он.

Лю Вэй, сидевший неподвижно — не менял позу несколько часов, — вытянул голову, ноздри у него округлились.

— Однако... — проговорил он настороженно, повёл головой в сторону, вновь замер.

— Что «однако», Лю? — спросил Викентий.

— Ждать осталось совсем немного, говорю.

— Ты считаешь, нынешней ночью придут?

— Обязательно придут.

Едва стемнело, как недалеко от дома, выйдя на опушку леса, коротко и голодно взвыл волк. Викентий молча перекрестился — не любил он волков. Другое дело тигры — благородные животные... К тиграм Викентий относился с уважением — случалось, сталкивался с ними нос к носу в тайге, столкнувшись, молитвенно поднимал руки:

— Амба, извини, я нечаянно оказался на твоей тропе. Давай разойдёмся мирно.

И они расходились мирно — Викентий уступал дорогу, тигр величественно проходил мимо и растворялся в густотье деревьев.

И скотину тигры брали выборочно, лишнюю не трогали — не то что волки, которые, забравшись в загон, обязательно клали на землю всё стадо.

Вскоре в небесной выси прорезалась круглая яркая луна, осветила всё кругом мертвенным зелёным светом. От такого мертвенного колдовского света у людей даже мурашки по коже побежали.

Виталий, брат Викентия, крякнул в кулак:

— Никого сегодня не будет, ошиблись вы, господа хорошие. Разбойники любят ночи тёмные, а тут вон — вышивать можно, всё видно.

Он отставил винтовку в угол, сел на скамейку и, свесив голову на грудь, задремал. Керосиновые лампы в доме погасили — ни к чему они.

Хунхузы пришли в два часа ночи. Их было так много, что, казалось, они заполонили всю падь — шли, как в атаку, волнами. Шли не таясь, неспешно, во весь рост. Косьменко невольно присвистнул: