Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

— Природа!

Конечно, природе здешней, климату только удивляться приходилось, но Викентий климатом был доволен. Зимой, например, в пади, где он поселился с братом, не было ни трескучих морозов, ни резких студёных ветров, как в столице КВЖД Харбине, на берегу Сунгари, а летом в пади жара не лютовала — климат в этой небольшой географической точке был смягчённым.

— Лю, бражки хочешь? — неожиданно предложил Викентий.

Китаец отрицательно мотнул головой:

— Не пью.

— Ты же раньше пил, Лю...

— Теперь перестал.

— Силён, бобёр, — восхищённо произнёс Викентий.

Этой ночью банда Янтайского Лао также не явилась. Стражники сидели в засаде беззвучно, будто мёртвые, — ни кашля, ни чоха, ни шевеления, оживали они лишь во время еды да походов в нужник, который был сколочен прямо тут же, в пристройке: Лю Вэй уже понял, что он не один поспешил на подмогу к братьям Грибановым, но ничего Викентию, с которым дружил, не сказал.

Утром Косьменко, не таясь, не пригибаясь, прошёл к Викентию. У того сидел Лю Вэй, поставив винтовку между коленями, — опытный прапорщик мигом определил, что стрелок держит патрон в стволе.

Косьменко, поздоровавшись с китайцем, который в ответ церемонно поклонился, сел на табуретку напротив Викентия.

— Ну что, друг любезный, будем делать? — спросил прапорщик.

Викентий вздохнул, приподнял плечо, потёрся о него щекой.

— Разве у нас есть какой-то иной выход?

— Выхода нет, — проговорил прапорщик, в голосе его послышались озабоченно-виноватые нотки. — Нету выхода. Хотя ребята у меня здорово застоялись — вторые сутки взаперти.

— Остаётся только одно, Андрей Викторович, — терпеть. — Викентий назвал прапорщика по имени-отчеству, что делал редко. — Бог терпел и нам велел.

Викентий вообще мало кого величал по имени-отчеству, обращался так только к людям, которым верил безоговорочно.

Два члена комитета по снабжению Заамурского пограничного округа Корнилов и Пневский поняли, что своими силами с Сивицким и его окружением им не справиться: слишком уж всё повязано, хорошо смазано, свито в один узел, куда ни сунься — всюду приманка торчит, стоит только взяться за неё — и невинный человек тут же становится таким же замазанным, Корнилов и Пневский очень боялись этого, поразмышляв немного вечером за бутылкой смородиновой настойки, отправили депешу в Петербург, начальству. В депеше подробно рассказали о деятельности генерал-лейтенанта Сивицкого, скрывать ничего не стали.

Воз, однако, с места не сдвинулся, более того, при встречах с Корниловым Сивицкий ехидно посмеивался — значит, содержание письма двух полковников ему было известно, Сивицкий демонстративно подбивал кончик правого уса и, не здороваясь, проходил мимо.

— А ведь эти червяки нас сожрут, Лавр Георгиевич, — сказал Пневский Корнилову.

— Не верю. Не может быть, чтобы в Петербурге не было людей, которые не понимали того, что происходит.

Такие люди в Санкт-Петербурге были, но их точку зрения перекрывали другие, куда более сильные: за Сивицкого вступился временно исполняющий обязанности командующего Отдельным корпусом пограничной стражи Кононов.

Хоть и был Кононов «врио», а сил его хватило на то, чтобы защитить Сивицкого: бумагу, присланную Корниловым и Пневским, положили под сукно.

Корнилов отплюнулся, выругался матом и рванул крючки на тесном воротнике кителя:

— Душно!

Неужели Пневский прав? На лице Корнилова напряжённо вздулись желваки, потом они опали. Глаза угасли.

— Воры не унимаются, — произнёс он раздражённо при встрече с Пневским.

— Значит, надо посылать в Санкт-Петербург следующую бумагу. Если и её положат под сукно, пошлём третью. Под лежачий камень, Лавр Георгиевич, вода не течёт.

С этим Корнилов был согласен. Настроение у него было паршивое. Такое паршивое, что он даже ощутил некую ноющую далёкую боль, очень противную — у него начали болеть зубы.

— Хотел бы я повидаться с этим зловредным стариком один на один, — задумчиво произнёс Василий Созинов, лёжа на топчане. В зубах он держал прутик, грыз его.

— Выплюнь ветку, — строгим тоном потребовал Егор, — что за привычка — всякую грязь в рот тащить...

— Не скажи, брательник, — Василий ещё немного погрыз ветку и швырнул её к порогу, — китайцы ветками чистят себе зубы. Это специальное дерево, — он вытащил из кармана вторую ветку, — чистящее. И дух от него остаётся приятный.

— Ты какого старика имеешь в виду? Янтайского Лао или кого-то ещё?