Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

— Я тут это... Кашу по-китайски собираюсь огородить, с жимолостью пополам... И с сахаром. Очень вкусная будет каша, заходи через полчаса, вместе поедим, — зазывал он младшего Созинова.

В Реброве запоздало проснулись отцовские чувства, он присматривал себе китаянку — в конце концов увезёт её домой, в родную Рязанскую губернию, наклепает там полукитайчат-полуребровцев — архаровцев, словом, и те с гиканьем станут носиться по деревне, славя отца своего и маманьку, но китаянки почему-то отворачивались от Реброва, русские же — тем более.

С уважением к Ване Созинову относился и старший урядник Подголов — правая рука прапорщика Косьменко, сам Косьменко также пару раз останавливал взгляд на старательном хлопце и произносил что-нибудь ободряющее.

Так что жизнь у Ивана была полна радужных красок и хороших перспектив. Собою он был доволен. Братья им — также.

— Молодец, Ванек, — хвалил его Егор. — Не заришься на лёгкие зелёные яблочки, стараешься срывать только зрелые.

— Что, разве это плохо?

— Я и говорю — хорошо! Единственное что — смотри, чтобы червяк на зуб не угодил.

— Бог милует!

Егор укоризненно качал головой:

— Легкомысленный ты парень, Ванька!

Младший брат вместо ответа только руки разводил: такой, мол, уродился.

Он нырнул в тёмные, остро пахнущие муравьиной кислятиной кусты, перепрыгнул через сырую, наполненную прелыми листьями яму, проскользил одной ногой по коре поваленной лесины, отслоившейся от ствола, и чуть не упал — удержаться помогла кошачья ловкость, перепрыгнул через вторую яму, доверху набитую прелью, и выскочил на небольшую, скудно освещённую серым светом поляну.

В конце поляны заметил кривоногого хромого китайца — тот, раскорячившись пытался одолеть широкую яму. Оглянувшись, хунхуз встретился взглядом с молоденьким русским, устремившимся за ним, злобно фыркнул и, махом одолев злополучную яму, врубился в густые кусты.

Только сверкучая серая морось полетела в разные стороны.

Иван разбежался посильнее, подпрыгнул и, будто лось, перелетел через яму, в которой чуть было не забуксовал хунхуз. Приземлился удачно, на обе ноги, гаркнул оглушающе, на всю округу:

— Стой, душегуб!

В ответ из кустов ударил выстрел. Пуля не зацепила Созинова, с сочным чавканьем пробила пространство над его головой и всадилась в ствол покрытого чёрным мхом, наполовину сгнившего вяза — от дерева только гнилая кора полетела во все стороны, один ошмёток хлопнулся в лицо Созинову, приклеился к щеке.

Иван на ходу чертыхнулся, стряхнул с лица неприятный ошмёток. Дышать было трудно, дыхание втягивалось назад в глотку, крик, казалось, прилипал к нёбу, к зубам, закупоривал горло. На мгновение он остановился, приложил приклад винтовки к плечу и выстрелил по пятну, мелькнувшему в кустах.

В лицо ему ударил едкий ружейный дым, с ближайшего дерева слетело несколько гнилых сучков, шлёпнулось на фуражку.

Кусты продолжали шевелиться, в разъёме веток вновь мелькнуло пятно. Иван опять приложился к винтовке. Выстрелил. Выстрел получился неприцельный, словно Созинов бил в некий стог — листва ему напоминала именно стог, пуля прошила пространство насквозь и утонула в воде недалёкой речки.

До Созинова донёсся треск — криволапый хунхуз продолжал ломиться сквозь чащу.

— Врёшь, не уйдёшь, — пробормотал Созинов, ожесточённо сжимая зубы, выбил из ружья пустую гильзу — та проворным воробушком прыгнула на землю и покатилась под ближайший куст.

Созинов понял, что совершил ошибку — не стрелять надо было, а гнаться за хунхузом, зубами цепляться в него, вместо этого он понадеялся на ружьё и пулю. А пуля — правильно говорил великий полководец Суворов — оказалась дурой... Он всхлипнул неожиданно обиженно, перемахнул через очередную глубокую яму, наполненную прелью; на дне её, среди кучи гнилья, влажно проблескивала завлекающими зраками вонючая вода, Созинов передёрнул плечами и перепрыгнул через гниль.

Скоро он нагнал криволапого хунхуза. Тот, ощущая, что на него вот-вот коршуном насядет преследователь — настырный молодой русский, на ходу отплюнулся двумя выстрелами, не попал и, выругавшись громко, откинул в сторону оружие. Из-за пояса выхватил кривой, тускло сверкнувший заточенной гранью нож. Коротким ловким броском перекинул его из одной руки в другую. Потом перекинул обратно.

— Ну! — выкрикнул хунхуз азартно, опалил Созинова чёрным огнём, выбрызнувшим из его раскосых глаз. — Давай! Давай!