Валерий Поволяев - Жизнь и смерть генерала Корнилова

Впрочем, что касается самого Корнилова, то он и сейчас не был согласен с точкой зрения всесильного « графа Полусахалинского»: не сюда бы ему вкладывать деньги — а в российский Дальний Восток, не в Китай — а в убогое, полунищее Приамурье. Во-первых, и деньги эти были бы целее, и приключений на свою, пардон, задницу русские имели бы меньше, и крови нашей было бы пролито меньше на чужой земле, а во-вторых, эта дорога дала бы работу русскому человеку, это рубли, которые русские мужики приносили бы к себе в дом, своим семьям, детишкам, жёнам своим, а деньги в доме — это процветание, хотя и худое, по-русски, но всё-таки — процветание, что очень важно...

К сожалению, по-другому были устроены мозги у господина Витте и у тех, кто ему внимал.

Иногда Корнилову казалось, что человек этот живёт совсем не в России и на интересы российские ему глубоко наплевать.

Младший урядник Созинов стоял на вышке. Место вокруг поста было расчищено — надоели внезапные налёты хунхузов из зарослей, поэтому полковник Корнилов приказал вырубить вокруг каждого поста специальную «зону отчуждения», как на дороге, чтобы можно было заметить не только подползающего разбойника, но и засечь птицу, случайно вымахнувшую из тайги.

Было утро. Сырое, какое-то настороженное, со странной, предвещающей беду тишью, в которой даже не было слышно обычного синичьего теньканья, словно бы всех птиц выморила нечистая сила.

На макушках недалёких сопок висел туман — прилип клочьями прямо к деревьям, сваливался на землю неряшливыми комками, таял, растекался жгучей, вышибающей дрожь на коже сыростью.

Иногда с сопок приносилось чужое холодное дыхание, прошибало до костей, Созинов невольно передёргивал плечами и старался сжаться в клубок, сгруппироваться, стать одним большим мускулом, не пропустить в себя холод... И всё равно холод прошибал до костей, кожа на руках покрывалась сыпью.

Туман, пристрявший к кудрявым невесёлым сопкам, раздвинулся, охапки ваты пробил острый, лезвистый луч, и, словно отзываясь на пробуждение солнца, в кустах, обрамлявших вырубленное вокруг поста пространство, по-дурному громко заголосила незнакомая птица. Созинов насторожился.

— Уж не сорока ли? — беззвучно прошевелил он белыми, остывшими губами. — Китайские сороки отличаются от российских...

Китайские сороки, как слышал Созинов, и в горляшек — диких воркующих голубей — могут обращаться, и в воробьёв, и в синиц, и в попугаев, которых на юге жарят, варят, парят вместе с рисом и змеями, а захотят — обратятся и в мрачных, хрипло кричащих ворон...

Созинов насторожился недаром — кусты вокруг «зоны отчуждения» зашевелились, на открытое место выскочил плечистый кривоногий китаец, глянул в одну сторону, потом в другую, увидел сторожевую вышку и стоявшего на ней казака, пискнул что-то и поспешно втиснулся задом в кусты. В следующее мгновение из кустов раздался пистолетный хлопок. Созинов подхватил винтовку, стоявшую на дощатом настиле вышки, передёрнул затвор, приложился и выстрелил в густую шевелящуюся листву.

Стрелял он вслепую, ориентируясь на шевеление веток, и, похоже, попал — из зарослей донёсся вскрик, по листве словно ветер пробежал, на открытое место выскочил ещё один китаец, в руке он держал старый тяжёлый револьвер с тускло поблескивающим стволом, с таким оружием деды воевали на Шипке, подхватил револьвер другой рукой, пальцем натянул курок и выстрелил.

Пуля с басовитым гуденьем прошила воздух метрах в двух от вышки и растаяла в воздухе. Созинов почувствовал, как его щёку запоздало обдало теплом. Китаец выкрикнул что-то гортанно, громко и вторично взвёл курок своего огромного револьвера, снова надавил на спусковую собачку. Револьвер рявкнул оглушительно, подпрыгнул в руке китайца. Вновь — мимо. Пуля, как и в первый раз, обогнула Созинова.

— Хорошо, — прокричал он азартно и выстрелил ответно. — Очень хорошо! — Недовольно сморщился — впустую сжёг патрон, так же, как и криворукий китаец, промазал.

Из зарослей на открытое место выскочили ещё несколько человек, вооружённые как попало, кто чем — ножами, тесаками для рубки бамбука, ружьями, у двоих хунхузов в руках были японские «арисаки», были также странные самопалы, прикрученные проволокой к плохо выструганным ясеневым прикладам, берданки, старые пищали, которые надо заряжать со ствола; несколько человек вскинули оружие и дали нестройный залп. Созинов даже сжался — показалось, что ему сейчас продырявят шкуру.