Мариан Ткачёв - Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

Наверно, прежде всего в романтических вещах Нгуен Туана наиболее полно воплотились особенности его стиля, делающие прозу его по красочности, полноте звучания и силе эмоционального воздействия сопоставимой с поэзией. Он мастерски пользуется фонетическими особенностями вьетнамского языка, создавая точный ритм, «размер» прозаической фразы и целых периодов своей прозы. Не случайно известный критик By Нгаук Фан еще после первых книг Нгуен Туана отмечал его «неповторимый, истинно вьетнамский стиль». А французский журнал «Эрой» в номере, посвященном литературе Вьетнама (1961), писал: «Стиль его (Нгуен Туана) существенным образом повлиял на богатство и гибкость современной вьетнамской прозы». Разумеется, все эти поиски и достижения Туана в области художественной формы были бы невозможны без феноменального знания родного языка. Богатство его лексики, точность словоупотребления и своеобразие речевого строя нередко изумляют, вызывая желание «препарировать» текст, чтобы понять, в чем же секрет этого граничащего с магией искусства.

Мне доводилось слышать, будто язык Нгуен Туана слишком «городской», слишком «ханойский». Думаю, это не так. Достаточно взглянуть, как точно передает он диалектальные различия, свойственные говору выходцев из Центрального и Южного Вьетнама, речь горцев, заковыристые словечки солдат или шоферов, своеобразный выговор рыбаков… Помню, как узнав, что я собираюсь в какую-нибудь отдаленную провинцию или город, Туан тотчас забрасывал меня бытующими в тех местах словесами и присловьями, которые уподоблял ключам к сердцу тамошних жителей. Из интереса я проверял его и убедился: он не ошибся ни разу.

Должно быть, «поэтичность» прозы Нгуен Туана объясняется еще и особенностями его мироощущения. «Я хочу – писал он в одной из первых своих книг, – чтобы изо дня в день опьяняла меня новизна. Хочу, чтобы каждый день дарил мне удивление, из которого рождается вдохновение и тяга к работе. Если человек отучается удивляться, ему остается одно – вернуться к первоисточнику своему – стать глиной и прахом». Но ведь умение удивляться простым вещам – это и есть качество истинного поэта. Поэтическое восприятие мира сказывается во многом, в том числе и в образе мысли, привычках, суждениях, вкусах. Не потому ли, не зная еще переводов книг Нгуен Туана, как о поэте говорили о нем его друзья Константин Симонов и Михаил Луконин и не прозаиком, а «в сущности поэтом» называет его Евгений Евтушенко в посвященном Туану стихотворении «Вьетнамский классик».

Некоторые считают, что в романтических новеллах Нгуен Туана звучит «ностальгия» по прошлому, идеализация отживающих старых обычаев и нравов. Но дело не в этом, и главное здесь не временная ностальгия, а стремление удержать в памяти исчезающие черты жизни, уходящие навсегда человеческие характеры и своеобычные ситуации. Примерно о том же говорил. Белинский в своей статье о гоголевских «Вечерах на хуторе близ Диканьки»: «Здесь поэт как бы сам любуется созданными им оригиналами. Однако ж эти оригиналы не его выдумка… Всякое лицо говорит и действует у него в сфере своего быта, своего характера и того обстоятельства, под влиянием которого оно находится… Поэт математически верен действительности».

Говоря о том, что повесть «Жизнь Нгуена» для тогдашней вьетнамской литературы явление своеобразное (это же самое можно сказать и о других его новеллах и многих рассказах), я имел ввиду, что жанры современной прозы во Вьетнаме в те годы только еще формировались. Первые «новые» рассказы были опубликованы в конце 10-х – начале 20-х годов, первый роман вышел в 1926 году; вещи эти во многом были еще подражательными и схематичными. И потому, как мне кажется, линия литературной преемственности восходит от прозы Нгуен Туана не столько к непосредственным его предшественникам, сколько к вьетнамской классике – старинным новеллам и повестям и старой поэзии. Явственно прослеживается и близость некоторых его вещей к традиции фольклорной. Известное влияние на творческий почерк Туана оказало и внимательное изучение зарубежной литературы – прежде всего французской и русской. Чехов и Гоголь на всю жизнь остались среди любимейших его авторов, он часто их перечитывает. Хорошо знает Толстого и Достоевского, писал о них.

Конечно, не все в творческом наследии Нгуен Туана равноценно. Кое-что явилось данью времени, какие-то вещи стали издержками эксперимента. Ведь творчество, творческий поиск неизбежно связаны не только с обретениями, но и с утратами. И все же большая часть написанного им в «изящной», как говорится, прозе остается и сегодня волнующим, честным и художественно безупречным 45-й год – год революции, как писал тогда Туан, датируя свои книги и письма, – «первый год Независимости», стал как бы водоразделом в его творчестве. Рассказы писателя становятся проще, приземленнее, что ли; в них мы встречаем других, новых героев – солдат, крестьян, ремесленников. Это, конечно, знамение времени. Но, думается, знамением времени стало и преимущественное обращение Нгуен Туана к публицистике. Видимо, его интересовали уже не личные, индивидуальные судьбы героев, рожденных его воображением, а реальные, невыдуманные характеры и события. Именно из них складывается в последних его книгах изображение «быстротекущего времени», обобщенный портрет его народа.