Марк Агабальянц - Моя семья. И другие рассказы…

Такой Эдик человек был! Всех любил, его все любили. А тут, вдруг – взял и ушёл. Врачи потом говорили – сердце у него, как у молодого было, как у младенца. Чистый был, душою чистый, оттого и делами своими, и жизнью, и сердцем чист.

…

Ушёл, значит. Хотя, на самом деле – остался. На солнечных улицах нашего с ним любимого города остался своим присутствием, и все, кто знал его, это присутствие продолжали ощущать. Ждали только, что вот сейчас он вынырнет из-за угла и сотворит какую-нибудь каверзу. Потому что, он умел так придумать что-то, чтобы все встретились, и чтобы всем было хорошо. Но он не появлялся и не появлялся, и мы постепенно стали к этому привыкать, что нет его. Не то, чтобы нету совсем, а просто мы почему-то разминулись в пару минут.

А на самом деле в городе тускло стало, и в стране вскоре не заладилось. Скоро, совсем скоро страна наша по швам затрещала, да и развалилась вся. Конечно, когда такие люди уходят, которые всех объединяют – как стране не развалиться! А с развалом всё плохо – разруха привела к тьме, голоду, холоду, блокаде. И семья Эдика, что без него осталась, бедствовала со всей страной наравне. И всё нам казалось, что, вот будь Эдик сейчас рядом – что-нибудь придумал бы, обязательно бы придумал. Кто, если не он! Он человек такой – если кому плохо, то он рубаху с себя последнюю снимет, лишь бы помочь. И помогал. А еще, постепенно становилось ясно, что он-то, Эдик, знал, что так будет. Давно знал, оттого и глаза у него грустные были. Эх, Эдик-Эдик… Пришел бы посмотрел, что с детьми твоими – исхудали, болеют. Сын с ног сбился, работу ищет, дочь внуков твоих поднимает, поднять не может – ни у самой сил нет, ни накормить нечем, ни обогреть. А ты ушёл… Нельзя же так!

У дочери уже галлюцинации начались. Привиделось ей, что заходит она в дом, в коридоре темно, протягивает руку, чтобы свет зажечь, а ты из темноты выходишь и говоришь: «Не зажигай свет, не надо». И галлюцинация даже не в том, что ты из темноты выходишь, а в том, что свет мы давно уже не зажигаем – нету света. Это ты при жизни не застал еще, чтобы было плохо со светом, а мы привыкли уже, отпала эта привычка на выключатель без толку нажимать. Но, без толку или нет, а приходит она на следующий день домой, и совершенно машинально рука тянется к выключателю, и тут всё как-то в одно мгновение – рука по клавише, а в голове яркой вспышкой вчерашний сон, и одновременно молния сверху со стороны люстры, и какая-то неведомая сила толкает её в спину, сильно так толкает, вталкивает в дверь, и она влетает в комнату падая у кровати. А потом поднимается, как в забытьи, и смотрит в коридор, где из пола, в том самом месте, где секунду назад она стояла, торчит огромный осколок разорвавшегося плафона. Торчит, наполовину вонзившись в дубовую доску паркета.

И тогда мы поняли, что ты здесь. Вот то твоё присутствие, в котором мы вдруг засомневались, вот сейчас оно и проявилось! Ты ведь предупреждал, чтобы свет не включала, просто мы, как и свойственно детям, не всегда прислушиваемся к родительскому слову.

А ещё через несколько дней позвонили из какого-то посольства. Телефоны ведь тоже середина-наполовину работают, а тут прозвонились. Дочь трубку взяла – её по имени-отчеству называют. Она говорит, что это она и есть. «Вам, – говорят, – перевод». Она смеется: «Ну да, – говорит, – конечно. А кому же ещё из посольства перевод могут принести, только мне. Посольству, что, заняться больше нечем!? Дурацкий розыгрыш в трудное время!» И уже хочет трубку бросить, а они, с той стороны, официально и настойчиво:

– Ваша фамилия такая..?

– Да, такая.

– Имя-отчество так..?

– Да, так.

– Тогда зайдите, пожалуйста, получите перевод.

И тон такой серьёзный, строгий, но предупредительный, что она начинает сомневаться – может не шутка.

– От кого? – на всякий случай спрашивает.

Они замешкались, явно читают по буквам.

– От Эдуарда… и говорят твои имя-отчество.

Она чуть в обморок не упала. Она только сегодня последние гроши за хлеб отдала, а больше денег взять неоткуда, семья на голод обречена. Брат только вчера с другого конца города пешком – транспорт не работает – кастрюлю похлебки для детей принёс и та закончилась.

В общем, она на стул сползает, спазм горло перехватил, не то, что сказать – дышать трудно, в голове потемнело. С той стороны подождали немного, потом снова вежливо и настойчиво:

– Вы сможете придти сегодня?

А она молчит.

– Вы, – говорят, – если вам трудно одной, с собой возьмите кого-нибудь, чтобы вас сопровождали. Сумма небольшая, но сами знаете – время тяжёлое.