Марк Агабальянц - Моя семья. И другие рассказы…

Дед Володя погиб бессмысленно на подступах к войне – в вагон с новобранцами попала авиационная бомба. Когда трагическая весть дошла до его жены, моей армянской бабушки, то она сказала: «Слава Богу, что он не доехал туда , слава Богу, что ему не пришлось убивать…». Произнесла ли она Его имя с прописной или строчной буквы – это неведомо никому. Но то, что в минуту страшного горя, ворвавшегося в её жизнь, она подумала о душе близкого – это ли не вера!

Бог в нас, всегда, воистину Бог в нас, кто бы что по этому поводу не говорил… †

«Имя Божие святится в нас, потому что все мы носим на себе это имя»

Воспоминания-посвящения…

Эдик Авакян…

Эдик ушёл внезапно. Не то, чтобы для такого дела он совсем уж не подходил, не так, чтобы к той поре не мучили его никакие недуги – нет. Просто он совсем недавно ещё гулял по городу, по его центральным улицам и закоулкам, натыкаясь на знакомых – а это происходило с периодичностью встреч около десяти в час – открыто и приветливо улыбался, жал руку, если это был мужчина, или учтиво наклонял голову, если встреченная была женщиной. В улыбке было что-то лукавое, живое, совсем не предвещающее его скорый уход, а, напротив, готовое к мгновенной продолжительной шутке и непредсказуемому розыгрышу. В глазах грусть – но это наше национальное – а так молодое озорство и веселье.

На розыгрыши он мастак – кто не знает Эдика с его розыгрышами! Помните эту хохму, когда в пятничной вечерней газете появилось объявление – в самом низу, в подвале, уже после некрологов всяких – с приглашением на утренний хаш по адресу такому-то? Мол, «дорогие горожане,.. милые соотечественники,.. буду безмерно рад и всячески счастлив…», ну и так далее. Зима в тот год была студеной и перспектива начать завтрашнюю субботу с тарелочки наваристого хаша, да под запотевшую рюмочку водочки, да с чесночной ароматной подливкой. Тут тебе и редька, и перец, и сочная зелень, и требуха, обильно посоленная и заранее припасенная на соседнем блюде, заботливо прикрытая румяным лавашем, чтобы сохранить тепло… От такой перспективы трудно отказаться. Дело даже не в том, что, как сейчас говорят, это было «на халяву», дело в том, что кто для себя будет хаш делать! Это муторно – весь вечер ножки брить, скоблить да над огнём опаливать, всю ночь не спать да варить-варить-варить, лаваш сушить, чеснок давить… Да что я вам буду рассказывать, сами лучше меня знаете. И это все для того лишь, чтобы потом самому сесть и съесть! А тут – другое дело: часам к шести утра, когда первый гость постучит в дверь – хаш ведь спозаранку едят, в такую рань, в которую ни для какого другого дела себя из постели не вытащишь – как ни в чем не бывало дверь открыть, да с радушием и искренней улыбкой на лице друзей принимать. Нет, на такой подвиг не каждый готов. Это уж очень нужно людей любить, друзей ценить, да и самому уважаемым человеком быть, чтобы такое гостеприимство оказать. Вот в том и оказалась загвоздка – человек, который через это объявление в газете на хаш приглашает, был человеком… Ну, как бы это сказать помягче… Ну, от которого такого «радушия» никто в городе не ожидал. Не то, что совсем не «уважаемый», не то, чтобы абсолютно без друзей… В общем, просто неожиданно было, чтобы главный прокурор вот так бы запросто к себе людей на хаш звал. Да ещё через газету, так что полгорода узнает! А ведь адрес в заметке – явно его адрес указан, в том сомнения не было.

Короче говоря, смутились люди, замешкались. Так, конечно, никто бы к нему, к прокурору тому, по доброй воле не пошел, даже на хаш – дерьмо был человечишко, иначе не скажешь. Но, с другой стороны, как не пойти, если сам зовет! Тут ведь как каждый подумал – я не пойду, а сослуживец мой пойдет. А потом, как вопрос какой решать – как решать будем? Вот так каждый про себя подумал. Вздохнув в закрома залезли, хороший коньяк, водку, другие всякие вещи собрали – с пустыми же руками на хаш не пойдёшь – всё самое лучшее, дорогое, такое, что для себя жалели, годами берегли, собрали и пошли. Каждый своей дорогой, в темноте – рано ещё, ночь почти, город спит, фонари не горят – поодиночке к заветному адресу пробираются. До двери доходят, адрес еще раз перепроверяют – вдруг ошибка! Нет, нету ошибки, адрес тот самый и на двери золотая табличка с вензелями и фамилией, которую все назубок знают, но никто лишний раз вслух не произносит. Ещё раз по сторонам оглядываются, чтобы чужих глаз не было, и в дверь звонят.