Владимир Сапрыкин - Жизнь моя, ты не приснилась мне. Исповедь советского человека

Территория овечьих пастбищ была большой, вокруг деревни, минуя поля, засеянные пшеницей и рожью, мы с Султаном водили отару по луговым участкам. Благодаря таким путешествиям я расширял свой кругозор, к сенокосным знаниям родной природы много добавили хождения с овцами. Леса, околки, поля, луга, болота вокруг Антоновки стали родными, близкими, узнаваемыми, где какие птицы – утки, чибисы, кулики, куропатки, перепелки, синички, воробьи, вороны, сороки – вьют гнезда, чем и как они кормят свое потомство; это и многое другое я узнавал, тесно общаясь с миром природы. Даже сегодня, спустя много десятилетий, находясь далеко-далеко от родных полей и лесов, могу с закрытыми глазами начертить карту мест, где жил, работал, косил, пас, ходил за грибами и ягодами. Моя Антоновка осталась со мной навсегда, на всю жизнь, я всегда хотел ее увидеть, прикоснуться к родным местам. Но всего лишь два раза пришлось побывать там, один раз в 1985 году: деревни уже не было, она исчезла, как и тысячи других деревень России, а второй, последний раз – в 2016 году.

Тогда я решил навестить тяжелобольную сестру Римму в Омске, со мной поехала Марина. Римма находилась в тяжелейшем состоянии, она держалась изо всех сил, ей трудно было говорить, мы с ней еще не знали, что это будет наша последняя, прощальная встреча. В 2019 году сестра уйдет из жизни, а я, к великому моему горю, не смогу с ней проститься и проводить в последний путь. Прости меня, Римма, только тяжкая болезнь Аллы, да и моя собственная, не позволили немедленно приехать к тебе. Прости. Тогда, еще при ней, живой, я решил вместе с Мариной и Леной поехать в нашу деревню, где мы родились, росли, становились советскими людьми. Я, конечно, знаю, что Антоновки давно нет, но ведь есть кладбище, где покоятся бабушки Наташа и Мария, дядя Алеша. Мы не должны их бросать, пока живы, отдадим дань памяти, уважения, любви. Дорога, хотя и длинная, около двухсот километров, меня не пугала, хороший, опытный водитель, мощная скоростная машина, да и я ничего не забыл. Через Исилькуль, Новорождественку, и вот наше болото, увы, уже высохшее, за ним должна была быть Антоновка, вот там наш дом, огород, роща, в которую ходила мама за водой. А еще поле, где я потерял руку, ну и, наконец, кладбище. Всё знакомо до слез, щемит сердце, сейчас подъедем. Один околок, другой, третий, а где же кладбище?.. Нет его… Совсем рядом строения Северного, отделения совхоза «Боевой», теперь он какое-то «ООО». Унылый вид, зачуханные домишки, на улице ни человека, ни собаки. К счастью, возле длинного ветхого барака увидели старика и женщину, сиротливо сидевших на лавочке. Поздоровались, спросили, не знают ли они, где здесь может быть антоновское кладбище. « Да здесь оно, совсем недалеко, вы проехали его, вернетесь и слева от дороги в околке оно и лежит… А откуда вы будете ?» Пришлось сказать, дед изумился: « И вы специально приехали на кладбище ?!». Молчавшая женщина, пристально всматривалась в меня и вдруг спросила: « А как ваша фамилия ?». Узнав, сказала: « Я так и подумала ». « А ваша ?» – мне совсем стало интересно. « Викторенко » – вглядевшись, я тоже узнал ее. Боже мой, передо мной мгновенно промелькнули лица Поли Викторенко, матери сестер Зои, Любы, Таси, а вот младшую совсем забыл. Это их отец погиб на фронте, а мать, мужественная, работящая женщина, по весне спасала свое семейство лебедой и крапивой. Я что-то сказал женщине на скамейке, а она, глядя мне в глаза, произнесла: « Я знаю, и ваш отец погиб »… Наверное, я растерялся, и забыл спросить, как ее звать, то ли Люба, то ли Тася. Теперь уже не спросишь…

Мы вернулись назад и уже ехали медленно, смотря налево, и вдруг Марина воскликнула: « Кладбище !». Я, как не всматривался в стволы берез, ничего не видел. « Да вот же оно, смотри, видишь металлические прутья? » Увидел, рванулся из машины, застрял в высокой траве, упал в канаву. Маленький околок разросся, березы, которые я помнил молодыми и тонкими, стали высокими, могучими, и своей мощью словно закрыли от непогоды теперь уж безымянные могилы. А еще я вдруг ощутил, до боли в сердце, до спазма в теле, что могучие березы спрятали само кладбище от тех, кто превратил Северное отделение некогда передового, самого лучшего в Омской области совхоза «Боевой» в подобие умирающего погоста, и от тех, кто преступно уничтожил Советский Союз. Сиротливо стоявшая красная звезда напоминала: мы не умерли сами, нас убили враги. Краска на звезде уже облупилась, а ее фрагменты почернели, скоро и их не станет. Могилы превратились в маленькие, едва различимые сиротские бугорки, всё заросло травой, невозможно было узнать, чьи они. Правда, на одной сохранилась фамилия и даже фотография – это Семён Колбасин, сосед, что жил слева от нашего дома, колхозный пастух, заядлый рыбак. Могил бабушки Наташи и бабушки Маруси, дяди Алёши я так и не смог опознать, они рядом, но скрываются под тяжестью земли, покровом травы, тенью берез. Марина, Лена и я обошли кладбище по кругу и положили цветы, которые нам дали в Исилькуле: мама Саши, это муж мой внучатой племянницы Юлии, срезали все, какие были на грядке. Открыли четвертинку водки, разлили по пластмассовым стаканчикам, молча помянули. Спите, родные, мы помним вас! В Омске, куда вернулись, я подробно рассказал Римме о нашей с ней родной Антоновке, о кладбище, о брошенных могилах наших деревенских родных, близких, знакомых… Она с волнением слушала, сожалела, что не может поехать, была рада, что это сделал я. Так, в сущности, я простился с любимой сестрой.