Владимир Сапрыкин - Жизнь моя, ты не приснилась мне. Исповедь советского человека

…Заканчивалось обучение в седьмом классе, на носу выпускные экзамены, в том числе по алгебре. Мой страх был напрасным: учитель раздал нам шпаргалки, чему мы все были несказанно рады. А по химии, например, которую нам вообще не преподавали, просто выставили какие-то оценки, я думаю тройки, и мы получили право говорить о своем неполном среднем образовании. На собрании выпускников директор школы назвал лучших, среди которых неожиданно оказался и я. « Это , – сказал он, – наши сливки ». Сравнение показалось странным, я не понял тонкости метафоры. «Доброта» учителей, похвала директора и моя деревенская наивность еще аукнутся мне, когда приду в восьмой класс Исилькульской средней школы № 1.

Но так далеко я не смотрел, меня волновала другая, неотложная мысль – ехать в Омск на протезный завод, смириться с участью инвалида было невозможно. С трепетным волнением ступил на территорию завода и сразу увидел то, что вначале потрясло меня, а после заставило задуматься и иначе взглянуть на самого себя, на дальнейшую собственную жизнь. В одном месте столько инвалидов – безруких, безногих, на костылях, одних везли, других даже несли. То были искалеченные, оставшиеся жить жатвенные дети страшной кровавой войны. Навстречу мне попались молодые мужчина и женщина, одинаково высокие, красивые, хорошо одетые, он в сером костюме, с очень бледным лицом. Я невольно остановился и вздрогнул, из рукавов пиджака показались странные «руки» – две длинных клешни, обтянутые кожей. Они нырнули в карман и вынули из него коробку, на которой был нарисован всадник, потом я узнаю, что так обозначались папиросы «Казбек». Этими же клешнями мужчина открыл коробку, вынул папиросу, взял в рот и повернул лицо к спутнице. Та из другого его кармана достала спички, зажгла и дала прикурить. Они двинулись дальше, а я, остолбеневший, смотрел им вслед. За время прохождения комиссии, всех процедурных дел я узнаю многое об инвалидах-фронтовиках, о человеке со странными руками. Врачи разрезали у него лучевые кости, обтянули их кожей, мужественный фронтовик научился ими управлять…

Он будто сказал мне: что же ты скис, у тебя есть здоровая рука, ты всё можешь, перестань страдать. В коридорах и кабинетах протезного завода я не увидел ни одного плачущего инвалида, без рук и без ног они мужественно справлялись со своим положением, ни боли, ни жалобы, ни даже страдальческого взгляда… Сделанный для меня протез был тяжеловат, в кисти металл, через плечо и под мышками ремни, удерживающие его. К протезу выдали набор инструментов: молоток, крюк для ношения тяжести, например, ведра с водой, кольцо. Кисть снималась, а кольцо вставлялось в гильзу протеза. Так я получил некоторую возможность включить и левую руку в тот или иной вид крестьянской работы. В кольцо вставлялся черенок лопаты или косы и пожалуйста – копай, коси, забивай молотком гвозди и т.д. и т.п.

В колхозе уже не работал, а по дому дел предостаточно. Отчим и мама трудились на овчарне, за ними было закреплено свыше шестисот овец: кормить, поить, лечить, выхаживать ягнят. Зимой отара находилась в овчарне, а летом ее надо было пасти, тут пригодился и я. Всё лето, вплоть до сентября, пас овец, а мама с дядей Васей, так звали отчима, могли что-то сделать в домашнем хозяйстве. Выгоняли отару ранним утром, и до позднего вечера я ходил с ней по разным местам, выбирая те из них, где могла расти хорошая трава. Овца – прожорливое животное, она срезает зубами траву под самый корень, поэтому луговые участки надо было периодически менять, дожидаясь, когда отрастет зеленый покров на пройденных. Так и водил всё лето многочисленную отару, набираясь пастушьих навыков управления непростыми созданиями природы. У меня до сих пор осталось представление, что овца – самое глупое, плохо управляемое животное. В жаркие дни овцы, покрытые толстым слоем шерсти, наклонив к самой земле головы, сбиваются в плотную массу и кружат на одном месте. Заставить их идти в нужном направлении совсем непросто. В холодное, дождливое время, наоборот, они, словно обезумевшие, несутся, куда глаза глядят. Догнать, остановить, завернуть – дело еще более сложное. В Толковом словаре Владимира Ивановича Даля хорошо передан характер овцы. « Без пастуха, овцы не стадо. Сыта овца кричит, голодна овца кричит. Повадится (набалуется) овца, не хуже козы. Посади деревенскую овцу в почет, будет хуже городской козы. За бешеной овцой не крылатыми пастырю быть. Не верти головой как бешена овца, не продали бы татарам ». Справляться с такой большой отарой мне помогал Султан, мой верный друг, товарищ и брат. Так звали нашу домашнюю полуовчарку, собаку, выросшую при мне, исключительно умную, если не сказать мудрую. Султан всегда был на страже, зорко следил за движениями непредсказуемого шерстяного собратства. Стоило только вроде бы мирно пасущейся отаре начать движение в сторону, как Султан вздрагивал всем телом, поднимался на ноги и смотрел на меня, ждал команды. «Заверни», – слышал он и стремглав мчался к месту нарушения дисциплины. Подбегая, кусал за ноги нарушителей, те в испуге шарахались от него, и хотя укусы были всего лишь имитацией, они не ранили овец, те возвращались на прежнее место. Я давал команду Султану, чтобы он находился на противоположной от меня стороне, мудрый помощник всё исполнял. С двух сторон мы контролировали бестолковых, неуправляемых особей.