Владимир Сапрыкин - Жизнь моя, ты не приснилась мне. Исповедь советского человека

Конечно, тяжелее и опаснее всего было зимой, когда морозы достигали тридцати, сорока и более градусов. Тут могли спасти от голода и неизбежной смерти только осенние заготовки еды. Все силы мамы уходили на добывание еды. Хомяки запасали зерна, а она – картошку, свеклу, морковь, капусту, лук, тыкву. Естественно в эту работу был включен и я, мои обязанности состояли в помощи взрослым: посадить, посеять, собрать урожай, а летом сберечь его он набегов птиц и других хищников. Мама уходила на работу, а я должен был, не теряя бдительности, следить, чтобы гуси, куры не поклевали посевы, не дай бог, чтобы в огород не залез выросший поросенок, превратившийся в настоящую свинью, тогда всё пропало. Живя в деревне, я неплохо изучил повадки птиц и животных, в том числе и свиней. Многие считают, что свиной хряк, например, просто жирное, неповоротливое, глупое существо. Большей ошибки в отношении этого вида природных существ просто не может быть. Достаточно посмотреть кинокадры «Из мира животных», чтобы убедиться в обратном: стада диких свиней под предводительством вожаков – ловкие, быстрые, опасные «сообщества», их боятся даже волки. Домашние свиньи, несмотря на столетия эволюции, в генетическом коде сохранили эти качества. Однажды к клуне в Антоновке пришла беременная свиноматка, сбоку у нее волочились кишки – она сумела отбиться от волка. Вот и мой кабанчик представлял опасность для меня, в чем я вскоре убедился на горьком опыте. Пока я смотрел на него, он мирно щипал траву, посматривая, однако, на меня маленькими красноватыми глазками под белесыми ресницами, но стоило только заиграться, как мирно пасущееся существо стрелой ринулось прочь в сторону огорода. Его рывок ошеломил меня, я кинулся следом, но было уже поздно: он как бульдозер двигался по дорожке выросших помидорных кустов, резко бросал вверх землю, растения и несся дальше. Со слезами я догнал его, врезал по свиной спине палкой и выгнал с огорода. Картина погрома была страшной. Я всё сделал, чтобы замаскировать это дикое свинство и собственный промах: попытался грядке придать прежний вид, вновь сформировать лунки и посадить в них стебли изуродованных помидорных кустов. Увы, тщетно! Мама рассмотрела всё, хотя уже стемнело, я готов был провалиться сквозь землю от стыда, от жалости к матери, какой же я засранец…

Надрываясь, она создавала запас еды, чтобы семья, не дай бог, не стала голодать, не пошла по миру, побираться, просить кусок хлеба у добрых людей. Я всё чаще видел таких нищих из соседней деревни. А ещё на наших глазах привезли в Антоновку депортированных калмыков, которые просто голодали, скотоводы, они ели только мясо, а где его было взять в такое время. Мама, ранимая страданиями сосланных, один, другой раз наполняла ведро картошки и несла старому калмыку в землянку, куда его поселили. С горечью смотрела на эвакуированную еврейскую семью, которую поселили в нашем доме, помогала и им. Я помню до сих пор бабку Риву и бабку Хайку и двоих детей – мальчика и девочку, их имена, к сожалению, забыл. Мать боялась и не хотела подобных страданий мне, сестрам Жене и Римме. Выращивала и засыпала в погреб много, не помню сколько, мешков картошки – она главный наш спаситель. Из свеклы варили патоку, весь процесс приготовления этого сладковато-приторного продукта помню до сих пор. О капусте я уже сказал, вместе с картошкой они спасли нас в годы войны и не менее тяжкие послевоенные годы. Много выращивали тыквы, ее закатывали под кровати, она дозревала и была важным дополнением к картошке и капусте. Мама сушила яблоки, ранетки, малину, листья смородины – из этого получался вкусный чай. А ее старшая сестра Мария Ивановна Непряхина умудрялась даже выращивать экзотические для Антоновки дыни. Маленькие, чуть больше моего кулака, они были ароматными, очень вкусными. Я любил ходить в гости к тете Мане, она была для меня второй матерью, сразу сажала за стол: « Садись, ешь …». Она никогда не спрашивала, хочу ли я есть, зная мою стеснительность, кормила, следила за тем, чтобы съел всё. Рассказывала о своих сыновьях, которые сражались на фронте, – это мои старшие братья, которые играли со мной, любили меня. Помню один конфузный случай: тетя Маня, держа в руках письмо брата Геннадия, сказала: « Гена передает тебе привет ». «Давай!» – протянув руку, я попросил этот «привет». Тетя объяснила, что означает данное слово, мне стало стыдно… Увы, стеснительность, болезнь оконфузиться будут преследовать меня еще долгие годы.