Мусто Джихашвили - Кавказское сафари Иосифа Сталина[воспоминания родственника Нестора Лакобы]

Я поблагодарил председателя, попрощался и вышел…

А три дня спустя меня вызвали повесткой…не в совнарком, а в НКВД.

В проходной, достаточно было назвать мою фамилию, как сразу же меня препроводили к следователю Петросяну. Это был мужчина высоченного роста, с крупными чертами лица, огромным носом и буйной растительностью на теле, — по случаю хорошей погоды он закатал рукава рубашки, но, возможно, хотел внушить мне побольше страху обезьяньим видом своих толстых, волосатых рук. Они всегда так поступали: демонстрировали бицепсы, вертели перед носом дубинкой или рассказывали кому-то по телефону про хорошую трепку, заданную твоему предшественнику. Иногда допросы начинались под аккомпанемент душераздирающих криков, доносящихся из соседних помещений. Но чаще всего к подобным психологическим атакам прибегать не приходилось, ибо вопли можно было легко вызвать и в своем кабинете.

Петросян сразу же приступил к делу. «Почему ты ходил к Алексею Агрба?», — спросил он, сверля меня взглядом.

«Просил устроить на работу».

«Допустим, допустим. Отчего же раньше не ходил?».

«Тогда я работал».

«Не хорошо, Мусто, не хорошо! Напрасно ты со мной неискренен!».

«Я говорю вполне искренне».

«Стало быть, ты отрицаешь, что пошел в совнарком с целью…разведать обстановку?».

«Какую такую обстановку?».

Следователь посмотрел на меня свирепо.

«Зато я знаю, — закричал он, — Чхеидзе советовал тебе пристрелить Алексея Агрба, как бешенную собаку! Ну что, сволочь, скажешь, я вру?».

Был ли я готов к такому повороту событий? Нет, ни в коем случае. Я думал, что следователя будет интересовать настроение в нашей семье после странной смерти хозяина, и ничто другое. Но как только Петросян завел разговор о моем визите в совнарком, мне показалось, что он хочет выведать, не болтал ли я председателю что-нибудь нехорошее про НКВД. Ведь тогда я еще не понимал, как тесно связаны их ведомства. Однако я сумел выдавить из себя оправдание: «Чхеидзе ничего подобного мне не говорил».

Но Петросян вдруг снизил обороты. Его тон стал мягче, терпимее.

«Глупый ты! Ах, какой ты дурак! Мы прекрасно знаем, что никакой ты не заговорщик, а простой советский парень. Комсомолец! Ведь ты комсомолец? Нам известно, что пошел ты к председателю совнаркома не по своей воле, а по настоянию врага народа Георгия Чхеидзе. Пойми, дурень, что мы проверяем не тебя, а Чхеидзе!».

Я сказал, что прекрасно понимаю, что от меня хотят, но не могу наговаривать на Георгия.

«В таком случае, — ответил Петросян, — мне остается только одно. Вызвать Чхеидзе на очную ставку с тобой. Тогда уж пеняй на себя!». Поразительно, как стремительно у чекистов менялось настроение. Или же они сознательно переходили от гнева к умиротворенности и наоборот. Но только Петросян собрался, было, осуществить свою угрозу, как в кабинет вошел сам нарком внутренних дел Чичико Пачулия. При виде шефа, следователь замер на своем месте и все время, пока тот находился в помещении, не проронил ни слова.

«Ты меня знаешь?», — спросил нарком, подойдя ко мне вплотную.

«Да, конечно, по Батуми!».

«Лютфи Джих-оглы твой брат?».

«Да, брат».

«Где он теперь?».

«Понятия не имею».

«Вот что товарищ Джих-оглы (он так и сказал, товарищ Джих-оглы), мы против тебя решительно ничего не имеем, более того, уверены, что ты человек честный и искренний, настоящий советский инженер (они очень любили произносить высокие слова, такие, как «настоящий советский человек» и «подлинный коммунист» или «комсомолец). Мы тебе во всем поможем, устроим на хорошую работу, создадим нормальные условия… Но и ты, в свою очередь, должен нам оказать услугу. Впрочем, многого от тебя не потребуется, только разузнай, где находится архив Лакоба».

Значит, они интересуются документами. А все остальное, лишь предлог для достижения цели. Включая и разговоры о покушении на председателя совнаркома. Бедный Жора будет сидеть и без моих показаний, хотя здесь всегда могли выбить нужные «улики», даже у куда более искушенных людей, чем я. Бог знает, как бы я повел себя в том случае, если бы им вздумалось применить силу, но Пачулия и не намекал на это.

Ему нужен был альбом с фотографиями, тот самый альбом, который органы издали для узкого круга друзей вождя в 1933 году. «У нас имеется расписка Нестора Лакоба, подтверждающая, что он в свое время получил экземпляр этого издания», — продемонстрировал Пачулия наркомовскую осведомленность.

Все документы и фотографии Нестора, включая пресловутый альбом, лежали на дне старого водогрейного бака. Этот временный тайник можно было довольно легко обнаружить, хотя бы потому, что о нем знали не только я и Сарие. Однако до вызова в НКВД я, хоть и предполагал, что архив зятя может заинтересовать чекистов, но никак не думал о столь высокой котировке альбома. Мы припрятали документы не потому, что из всего наследия Нестора ценили только его бумаги. Или же с первого дня трагедии рассчитали все ходы карательных органов. Просто Сарие была обижена на власть, и не хотела отдавать новым руководителям ни старой выцветшей фотографии, ни клочка, ни строчки…