Да еще фотоснимок из альбома, подаренного Нестору Лакоба в сентябре 1933 года. Эпизод из дачной жизни, но тот случай, который мог взбудоражить умы. Здесь, на Холоднореченской даче, Сталин и Берия, в мистической сцене с участием эпизодических актеров, коими были Ворошилов, Лакоба, архитектор Юшкин и безымянный охранник вождя, продемонстрировали миру свои истинные намерения. Однако, хорошенько подумав, Берия решил, что лучше, если мир этого не увидит.
Но может быть, Лаврентию было наплевать на весь земной шар, возможно, его интересовала только реакция Сталина. Сарие рассказывала, что он, увидев у садовника топор, закричал, что есть мочи: «Дайте и мне топор, я моложе всех…я один в силах срубить любое дерево, на которое укажет Иосиф Виссарионович!». С этими словами он выхватил у садовника топор и принялся орудовать им как заправский лесоруб, но исступленно, неистово. Как будто перед ним были не обыкновенные для тех мест кустарники, а головы противников. Потом Лаврентий заткнул орудие за армейский ремень и сфотографировался вместе со Сталиным и другими лицами, уже указанными мною в качестве второстепенных актеров. Берия, на этом снимке, смотрит не в сторону фотографа, как это должно быть, а на любимого вождя. Всем своим видом изображая готовность к любому действию. Сталину это нравится: под его знаменитыми усами прячется улыбка…
В альбоме были и другие интересные фотографии, которые могли представить Сталина и Берия в непривычном виде. Но главное, на многих снимках рядом с вождем фотограф запечатлел Нестора Лакоба и других, теперь уже ликвидированных «врагов». А память о них должна была быть стерта с лица земли.
В какой точно день и час начались поиски архива, — мне это неизвестно. Но первый тревожный «звонок» прозвучал в начале февраля тридцать седьмого, когда приятель Нестора поинтересовался, где находятся бумаги покойного. Раньше никто не задавал подобных вопросов. Несмотря на то, что моя сестра была женщиной выдержанной, я почувствовал в ней некоторую нервозность и обеспокоенность, однако, не придал этому особого значения. Тогда меня больше занимала проблема трудоустройства. Я, новоиспеченный инженер-строитель, был уволен с работы без всякого, на мой взгляд, основания. Но у работодателя… у него то были причины для увольнения. И причинно-следственные связи, извините за каламбур,…со следственным отделом НКВД.
Был теплый зимний день, каких немало в Абхазии и в это время года. Порой случается, что весна забредет в февраль и останется там надолго, и, попирая законы природы, зацветут вишня и виноград. И вот я иду по городу, вдыхая ароматы зимнего мая, со смешанным чувством радости и печали, — за преображение земли и наши семейные тяготы. Прохожу мимо бывшей гостиницы «Сан-Ремо». Меня окликают по имени. Кто это? А, Георгий Чхеидзе, наш «хромой бес». Он живет тут, рядом с отелем, на втором этаже неказистого дома. Жора был другом Нестора, одним из немногих, кто не предаст ни его, ни нас. Он пригласил меня к себе, на два слова. Георгий Чхеидзе аккуратно посещал дом Лакоба, но в присутствии Сарие не хотел, не мог обсуждать щекотливых, болезненных тем. А здесь, у него на квартире, запретных вопросов не существовало. Поднявшись по старой, скрипучей лестнице на второй этаж мы прошли в темную, пахнущую керосином и мышами комнату. Жора усадил меня на диван, а сам устроился в потрепанном кожаном кресле. «Ну что Мусто, как с работой?», — спросил он, однако, сразу стало ясно, что попал я сюда совсем по-другому делу. «Да вот, хожу, ищу, пока ничего не получается». Наконец, Жора заговорил по существу. «Как Сарие относится к назначению Алексея Агрба председателем совнаркома?», — спросил он, явно раздраженный необходимостью произносить ненавистное имя нового руководителя. Я обрадовался этому вопросу, так как прекрасно понимал, что сестра сильно переживает из-за выдвижения старого врага Нестора, пусть и не выдает себя. Жора сказал и несколько теплых слов о Сарие, о ее колоссальном самообладании, а затем, назвал Берия подлецом. В конце разговора он заявил, что Алексея Агрба следовало бы пристрелить, как бешенного пса…
В тот же вечер я все рассказал Сарие, ведь мне хотелось сделать ей приятное, а что может быть для страждущей души милее хорошего слова. Но мы совер-шили непростительную глупость, открыв этот секрет и некоторым родственникам, хотя народная мудрость гласит: «Трое могут сохранить тайну, если двое из них мертвы». А наш «секрет» знали шесть или семь человек.
Читать дальше