Всеволод Кукушкин - Лидер. Сергей Павлович Павлов

«У нас было особое психологическое состояние, – вспоминала Турищева. – И на чемпионатах мира, и на Олимпийских играх, и на всяких международных соревнованиях спортсмены сборных команд ходили с гордо поднятой головой, с развернутыми плечами, как представители великой державы».

Это была идеологическая задача. После окончания войны понятие патриотизма было на высоте, а успехи в спорте приравнивались чуть ли не к достижениям в космосе, в балете. Не случайно в ироничной песенке были слова: «Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей, а также в области балета мы впереди планеты всей». После успехов сборной хоккеистов вместо слова «балета» иногда пели – «хоккея».

Но ведь было: то физики в почете, то лирики в загоне. А где были спортсмены?

«Мне бы очень хотелось, чтобы сейчас спортсмены были там, где они были тогда, – сказал Марк Ракита. – А суть в том, что подход государства к спортсменам был не просто серьезный, но и творческий. Государство ведь стремится использовать своих граждан с максимальной отдачей. Скорее всего, конечно, это была партийная установка – спорт является одним из средств идеологического доказательства полноценности и самостоятельности нашей страны. И поэтому страна гордилась своими спортивными героями… Первой газетой, которую читали все – от дворника до министра, – был «Советский спорт». Но там было что читать, там писали хорошие журналисты не только о соревнованиях, но и о людях, о спортсменах, о тренерах».

Тогда существовало такое понятие – «общественные нагрузки». Для спортсменов это были, прежде всего, встречи с людьми по всей стране. Формировались специальные группы, и их отправляли на встречи с молодыми учеными, музыкантами, колхозниками, рабочими. Спорт был в большом почете, а потому такие встречи вызывали большой интерес.

«Помните мультфильм про Крокодила Гену и его друзей? – с улыбкой сказала Людмила Турищева. – Так вот там старуха Шапокляк говорит: «Хорошими делами прославиться нельзя». Над этим можно улыбнуться. Но мы-то как раз старались делать хорошие дела. Вначале общаться с людьми было трудно, нас ведь этому не учили, но постепенно осваивались. В результате через несколько лет я приобретала такую сумму знаний, что мне можно было поручать многое и я была готова к серьезной работе. Кстати, позже так и произошло».

В основном спортсмены брали шефство над какими-то коллективами, и коллективы в ответ брали шефство над спортсменами. Это требовало активности с обеих сторон. И ведь всем было интересно такое общение. Звезд мирового спорта видели и на БАМе, и на стройке КАМАЗа. У людей была потребность общаться, узнать для себя что-то новое, услышать, как достигаются результаты, какими усилиями.

Однажды я беседовал с Александром Мальцевым и помню, как Александр – не самый многословный человек среди хоккеистов, но, безусловно, одна из самых ярких звезд мирового хоккея – с восхищением рассказывал о поездке на БАМ, куда он был послан вместе с Харламовым и Борзовым. Разумеется, он был поражен величием тайги, но еще больше – «работягами», которые шли через нее.

«При Павлове слово «патриотизм» в разговорах со спортсменами вслух обычно не произносилось, – рассказывал Борис Михайлов. – Но оно, как говорят, висело в воздухе. Сказать о себе, что вот, мол, я – патриот, было не принято. Я должен свое профессиональное дело делать так, чтобы другие обо мне сказали: да, Михайлов – патриот и доказывает это делами. А о себе говорить – не мое право. Вот болельщики, народ, они имеют право судить, патриот я или нет».

Но было и то, о чем не писали в газетах.

«И в Мюнхене, и в Монреале на стадионе было много полиции, которая должна была обеспечивать безопасность как раз во время моего финального забега, – вспоминал Валерий Борзов. – В Мюнхене просто предполагались какие-то действия, а в Монреале была информация, что на стадионе расположился снайпер, который будет стрелять в меня во время финала. На всякий случай начали меня охранять с предварительных забегов, финал стометровки задержали на сорок минут, пока военные располагались на арене. Пробежал я свою сотню, хотя и с травмой, но все-таки попал в призеры. После финиша меня окружили шестеро здоровенных ребят с оружием наизготовку, довели до специального автобуса, отвезли в Олимпийскую деревню и сдали там нашему офицеру безопасности. Мы с ним дружили всю Олимпиаду, он мне здорово помог… Не знаю, был ли умысел именно стрелять, но подпортить мне эмоциональное состояние кому-то хотелось. Выбить главного соперника из колеи всегда кому-то хочется… Причем не обязательно спортсменам, всегда находятся «доброжелатели»… Я человек уравновешенный, такова особенность моей натуры. По знаку я – весы, всегда терпелив и внешне спокоен. Это всегда волновало моих оппонентов больше, чем какой-то резкий ответ на их действия. Этим своим качеством я пользовался и в спорте. Если помните, перед стартом у меня на лице не было никаких эмоций. Я считал, что неизвестность больше волнует, чем любая конкретная информация. Соперников я убивал безразличием к ним».