Леонид Леонидов - Рампа и жизнь

Сначала подумал, что это один из обычных в те времена фантастических проектов, но скоро ко мне явились лица, финансирующие это дело, и мы вошли в переговоры, в конце концов оказавшиеся серьезными.

Нам было предложено организовать артистическое ядро и сразу начать работу в Италии под коммерческой эгидой хапсаевского «треста».

Были выработаны надлежащие условия, а главное, внесен соответствующий аванс с подписанием контракта.

Нечаянная радость! Мы окрылились самыми радостными надеждами. Были немедленно командированы в Крым люди, которые, между прочим, купили у Сургучева сценарий, специально написанный для Качалова.

В те времена кинематограф, недавно только родившийся, находился на детском уровне своего развития. Полная художественная безграмотность, засилие пошлости испортили вкус целого поколения… С этим-то и должен был повести борьбу наш московский аппарат, с этого и должно было начаться облагораживание всех этих «Глупышкиных, переезжающих на новую квартиру» (так назывался тогдашний кинематографический гвоздь) и, может быть, Холливуд, достойный двадцатого века, зародился бы в Италии, классической стране искусства.

Одним словом, если кроме паспорта для выезда заграницу нужна была еще и идеология, то она была налицо.

В моей карьере было много скачков и смелых, и опасных, и полных риска, – без этого наша беспокойная профессия обойтись не может. Но этот скачок, этот овраг, который сейчас предстал перед моими глазами, был самый ответственный, самый сложный и самый опасный. В конце концов на моих плечах оказалась огромная семья, в сорок четыре человека, – людей не только незаурядных, но и выдающихся, которых знала и чтила вся Россия.

И вот, с очень ограниченными средствами, с какими-то туманными возможностями, везу я их… в полном смысле слова – куда глаза глядят! Что нас ждет? «Что день грядущий…» и прочее, и прочее.

Через несколько дней мы погрузились на итальянский пароход.

Медленно уходили, погружаясь в туман, берега страны родной. Уходила Россия. Уходила великая и неповторимая красота. Оставался по ту сторону добра и зла родной, ничем незаменимый дом. Уходили родные звезды. Многие из нас больше никогда не увидят их.

И, как сказано в Евангелии:

– «Лучше надеть на шею жернов мельничный…»

Через несколько дней перед нами открывается новый город златоглавый, пристань с крепкою заставой…

Царьград. Царь земных городов. Святая София. Неправдоподобный синий Босфор. А по берегу Босфора бежит трамвай.

– Господа! Смотрите! Трамвай! Живой, настоящий, трамвай, о котором в опрокинутой, придушенной родине мы уже успели позабыть.

Константинополь сразу очаровал: смесь Европы и Азии, Евразия. Европейская Пера, духи л-Ориган, галстуки от Дусэ, кофе с кюрасо у знаменитого Токатлиана.

Зато Галата была уже настоящая Азия, беспримерная, художественная, невиданная. Чалмы, чадры, фески и смуглые, всамделишные, невыдуманные турки.

Прозрачный воздух, черноморские волны, резные минареты; тысяча и одна ночь, звенящие запястья на божественных ногах Шехеразады…

Но восторги проходят, а хапсаевские лиры тают.

Надо продвигаться в Европу, получать визы от трех государств: английского, французского и итальянского.

Все это было сложно, нелепо, хлопотливо, и подчас казалось, непреодолимо.

Однако и это преодолели и, облегченно вздохнув, двинулись к двоюродным братушкам, в королевство Болгарское.

В Софии директором Государственного Театра был не кто иной, как наш собственный И. Э. Дуван-Торцов, бывший актер Художественного Театра, и мы сразу попали в братские объятия. Открыли сезон пьесой Островского «На всякого мудреца довольно простоты», и с этих пор наше колесо завертелось во всю.

В это же время приехали из Константинополя балетные артисты, во главе с талантливой Маргаритой Фроман, партнершей М. М. Мордкина.

Не теряя времени, организовал балетную труппу, в которую вошла и Юлия Бекефи – от прилагательных, по причине супружества, воздерживаюсь.

Дела пошли отлично: болгары в восторге, народ валом валит, в обоих театрах полные сборы.

А тут еще и Царь Борис, хотя и с немецким акцентом, но на русском языке, говорит всякие слова и всей труппе ордена жалует…

После Софийских успехов, для полноты звучания, перебросились в Белград.

Успех! Успех! Успех! На руках носят. Благодарят.

Опять ордена жалуют. Актеры говорят, что скоро бюстов не хватит, чтобы ордена вешать.