Всеволод Чаплин - Вера и жизнь

Попадались в культовых заведениях – особенно там, где бывали иностранцы, – и фарцовщики, и торговцы «тамиздатом», и девушки либо юноши нетяжелого поведения, и наркоманы, и полудиссиденты-полустукачи, и просто воришки, и люди с тяжелейшими психическими расстройствами. Всякого народу хватало. Вспоминаю одного легендарного попрошайку – Игоря Ноткина. Человек был по тем временам весьма небедный (мы, по крайней мере, без проблем стреляли у него на пиво). Он любил стоять – в грязном белом костюме и мятой шляпе – у Антиохийского подворья и, как бы сейчас сказали, троллить зарубежных дипломатов примерно такими репликами:

«Подайте на пропой души»!

«Ну десяточку долларов, на Русь Святую… А вот, давай, спаси ж тебя Господи, вовек не забуду твою доброту».

«А ты, а ты? Нет десяточки? Ну спаси ж тебя Господи, чтоб у тебя все отсохло».

Большая часть собранного немедленно спускалась в ближайших пивных и ресторанах с приглашением практически всех желающих.

Впрочем, тогдашняя религиозная молодежь не только веселилась. Обычным делом, например, было уже мной описанное хождение по Красной площади после вечерней службы – с бесконечными разговорами о судьбах России и мира, о пророчествах и смысле Писания, о речениях старцев, о политическом устройстве страны после падения коммунизма и советской власти. Самое удивительное, что году к 1983-му все уже понимали, что ей конец, что «власть слабая», – эти слова стали у нас общим местом в разговоре. Очень много было тогда переговорено – два-три раза в неделю ходили мы по самому ненавистному для диссидентов месту, обсуждая их повестку дня и то, что волновало советскую власть. Незаметно ни для первых, ни для второй. Но с пользой для себя. Иногда и молились – в том числе за обитателей Кремля!

Многие были склонны прежде всего к саможалению и самокопанию и не видели за этим ни Бога, ни людей. Некоторые просто жили по принципу «перекати-поле». Иные предавались бесконечному поиску, за которым ничего не следовало. Кто-то погряз в пороках. К сожалению, большинство тогдашних активных верующих молодых людей из московской интеллигентской богемной среды куда-то потом исчезли. Кто-то ушел в другие религии и конфессии, прежде всего в католицизм и иудаизм. Кто-то потерял веру. Очень многие уехали в другие страны – в Западную Европу, Соединенные Штаты, Израиль. Думаю, что уехало около половины. Кого-то нет в живых. Если говорить о хиппи и более молодом поколении середины 80-х, немалая часть этих людей скончалась от наркотиков. Кто-то из исчезнувших потом вдруг опять появился на горизонте, как Юра Шубин, московский предприниматель. Он сейчас активно участвует в движении поддержки строительства храмов. Несколько человек начали странствие по конфессиям и юрисдикциям, как, например, талантливейший Миша Макеев. Кто-то ушел в бизнес и перешел на «стихийный атеизм». Это очень серьезное предупреждение для сегодняшней креативной молодежи: нетвердость и кризис призвания, которые могут казаться милым приколом в пятнадцать-двадцать лет, в сорок или пятьдесят часто оборачиваются жизненной трагедией, состоянием опустошенного и разрушенного человека.

Тогдашняя наша тусовка была миром настоящего религиозного плюрализма. Естественно, я задумывался: а правильно ли выбрал Православие? Часто ходил воскресными вечерами на католическую службу к Святому Людовику – туда же подтягивались многие православные друзья. В течение года-двух довольно регулярно заглядывал к баптистам, а однажды вместе с Олегом Стеняевым даже к полузапрещенным тогда пятидесятникам в Косино. Несколько раз был на старообрядческих службах разных согласий. В общем, выбор был. Но однажды я поделился своими сомнениями с митрополитом Питиримом, и он сразу же спросил меня:

– А Бог у тебя где?

– В православном храме, – ответил я.

И на этом поиски были закончены.

В школе я о своей вере до времени не говорил. Правда, кто-то меня видел в храме, с кем-то из одноклассников я периодически обсуждал религиозные темы. В какой-то момент, в восьмом классе, заслуженная географичка Галина Васильевна Тургенева попыталась вызвать меня на откровенность – прямо во время урока. Я понял, что уходить от ответа будет нечестно, вышел на учительскую кафедру и сказал проповедь. Позитивным итогом ее было то, что не пришлось вступать в комсомол (попытался выйти даже из пионерской организации, но такого беспрецедентного скандала школа себе позволить не могла). Негативным – то, что после восьмого класса пришлось переводиться в другую школу, где я, впрочем, хорошо прижился и где своей веры почти не скрывал.