Алексей Митрофанов - Бульварное кольцо – 3. Прогулки по старой Москве

После вскрытия новых обстоятельств он был переведен в Москву на доследование и оказался вынужден подтвердить все сказанное выше».

Ничего не поделаешь – воровской мир к тому моменту вовсю проник даже в церковные и околоцерковые мирки.

* * *

Не дальше, все по той же, правой стороне, дома №№12, 14 и 16, также вошедшие в указанную книгу. Первый из них то и дело менял владельцев. Сначала здесь жили Голицыны, затем – Фонвизины. Глава семейства Александр Иванович и два его сына, декабристы Иван и Михаил. Именно здесь в 1912 году состоялся исторический съезд «Союза Благоденствия», стоявший у истоков декабризма.

Кстати, супруга Михаила Александровича – Наталья Дмитриевна, урожденная Апухтина – считала себя прототипом пушкинской Татьяны из «Евгения Онегина». До того доходило, что Наталья Дмитриевна часто при знакомствах представлялась Таней. Этим же именем она подписывала письма.

Якобы, когда Александр Сергеевич сочинял свои ставшие хрестоматийными строфы:

он держал в руках подлинное письмо, пописанное Таней и составленное Натальей Дмитриевной.

Прямых доказательств тому, разумеется, нет, да их, собственно, и не нужно – этот факт нам ценен именно как легенда общественной жизни Москвы. Зато доподлинно известен ее гражданский подвиг – Наталья Дмитриевна в 1828 году уехала в Читу к своему мужу, сосланному все за те же декабристские дела.

Судьба ее вообще была довольно яркой. Дочь провинциального, костромского помещика Д. А. Апухтина, она была воспитана на светлых, несколько наивных книжных идеалах. Соблазны крупных городов ей были безразличны, зато девушка испытывала нешуточный религиозный экстаз, а также сентиментальную любовь к природе.

Сама она писала про себя: «От матери я унаследовала мечтательность и пытливость, от отца страстную природу, в высшей степени способность любить и ненавидеть. Я была дика и застенчива. Страстно любила свою кормилицу, которая была моей няней… Я была скрытна и несмела, с немногими сближалась, особенно с детьми своих лет. Я искала какой-то высшей чистой человеческой любви».

Ее сибирская знакомая, М. Францева писала о Фонвизиной: «Наталья Дмитриевна была замечательного ума, необычайно красноречива и в высокой степени духовного религиозного развития… В ней много было увлекательного, особенно когда она говорили, что перед ней преклонялись все, кто слушал ее. Она много читала, переводила, память у нее была громадная; она помнила все сказки. которые рассказывала ей в детстве ее няня, и так умела хорошо, картинно представить все, что видела и слышала, что самый простой рассказ, переданный ею, увлекал каждого из слушателей. Характера она была чрезвычайно твердого, решительного, энергичного, но вместе с тем необычайно веселого, несмотря на то что жила больше внутренней жизнью, мало обращая внимания на суждения или пересуды людские».

В 1869 году дом переходит к Надежде Филаретовне фон Мекк, известной как покровительница композитора Чайковского. Тот нередко гостил у нее. Но это не был роман в общепринятом смысле слова. Композитор великодушно позволял любить его (и, что греха таить, поддерживать материально). Надежда же – сорокалетняя вдова и мать одиннадцати детей – была и вправду влюблена как кошка. Когда же Чайковский женился, писала ему: «Когда Вы женились, – вспоминала баронесса в своем письме несколько лет спустя, – мне было ужасно тяжело, у меня как будто оторвалось что-то от сердца».

Денежные поступления, разумеется, разумеется, не прекращались – пока Надежда Филаретовна ни написала Петру Ильичу о наступившем неожиданно финансовом крахе. В общей же сложности материальная поддержка продолжалась на протяжении 13 лет.

Кстати, именно при Надежде фон Мекк здание преобразилось до неузнаваемости – был расширено до 50 комнат, а фасад его украсили два льва.

В 1880 году здесь жил Генрик Венявский, знаменитый польский композитор и скрипач. Много концертировал в Москве и в Петербурге, а здоровье его становилось все хуже, и хуже, и в том же 1880 году в том же доме фон Мекк он скончался – испорченное сердце не перенесло пневмонию. Смерть была предрешена. Чайковский писал Надежде Филаретовне: «Меня глубоко трогает призрение, которое Вы оказали бедному умирающему Венявскому. Последние дни его будут скрашены Вашими заботами о нем. Очень жаль его. Мы потеряем в нем неподражаемого в своем роде скрипача и очень даровитого композитора. В этом последнем отношении я считаю Венявского очень богато одаренным, и, если б судьба продлила его жизнь, он мог бы сделаться для скрипки тем же, чем был Вьетан. Его прелестная легенда и некоторые части d-mоll’-ного концерта свидетельствуют о серьезном творческом таланте».