Рюрик Ивнев - Серебряный век - невыдуманные истории

– Рюрик, Жорж, подойдите поближе.

– Вероятно, новый гость, – шепнул мне Георгий Иванов. – Если это Гартевель, все настроение будет испорчено.

Но никакого гостя не было, и Кузмин показывал нам рукой не на калитку сада, а на небо. Мы подняли головы.

– Посмотрите, – сказал Кузмин, – какие изумительные полосы света.

– Наверху? – спросил Георгий Иванов

– Да нет, – раздраженно возразил Кузмин, – не наверху и не внизу, а в середине, видите? Как изумительно! Будто кто-то нарочно провел полосу свежим вишневым соком.

– Да-да, совсем как вишня, – поторопился загладить свою недогадливость Георгий Иванов, но Кузмин сказал – так же раздраженно:

– Не вишня, а вишневый сок.

Мы вернулись к прерванному чаю. Потом Кузмин пошел нас провожать до курзала.

Недели через две мы с Георгием Ивановым снова приехали в Павловск. Кузмин был в ударе. Он читал новые стихи, которые доставили нам большое удовольствие. Когда мы собирались уходить, Георгий Иванов сказал:

– Михаил Алексеевич! Не надо нас провожать. Я заметил, вы в прошлый раз устали.

– Какой вздор! – рассердился Кузмин, одеваясь. – Я никогда не устаю. По утрам я делаю еще более продолжительные прогулки. А до курзала рукой подать.

Мы вышли. Кузмин говорил о том, что писатели не умеют работать над фразой и потому у нас много рыхлых произведений. Брали бы пример с Флобера.

Несколько минут шли молча. Я обратил внимание на удивительное небо, все усыпанное, словно расплывшимися звездами, маленькими перистыми облаками. Заметив, что я смотрю на небо, Георгий Иванов поднял голову.

– Боже мой! Какая красота! Михаил Алексеевич, посмотрите, какие удивительные облака!..

Кузмин еле поднял голову и сухо отрезал:

– Облака как облака.

Пройдя несколько шагов, он вдруг остановился:

– Жорж, вы были правы… Утренние прогулки – совсем другое.

Я понял, что Кузмин решил вернуться домой. Так оно и вышло. Он простился с нами с удвоенной приветливостью, должно быть, чтобы скрыть свое неудовольствие.

Мы подходили к курзалу. Георгий Иванов сказал:

– А все же насколько римляне были умнее нас.

– То есть? – спросил я, не понимая, к чему он клонит.

– Помнишь их пословицу: «Что дозволено Юпитеру – не дозволено быку»?

Я засмеялся. Георгий Иванов попал в цель.

Все же мы продолжали ходить к Кузмину и прощали его причуды ради его стихов и милых бесед.

Однажды Кузмин сказал мне, показывая на издевательскую рецензию на мою книжечку стихов в какой-то бульварной газете:

– На рецензентов нельзя даже сердиться. Их надо жалеть. Они родились тупицами, тупицами и умрут. Но не только они, даже некоторые просвещенные критики не могут понять, что ваше самобичевание – далеко не кривлянье, а также и не настоящая исповедь, а тоска по той правде, которой нет на земле. Эта тоска наивна, но именно эта святая наивность, как ласка ребенка, не могла не тронуть тех, кто еще не махнул рукой на человечество.

Меня немного покоробило слово «наивность», и я решил нарушить ритуал «не спорить с мэтром» и спросил:

– Михаил Алексеевич, в каком смысле наивность?

– В самом прямом, – улыбнулся Кузмин, – когда вы бичуете себя и каетесь в грехах, которых не совершали, вы по молодости и, главное, по наивности искренне думаете, что все плохие мысли, которые возникли у вас, принадлежат только вам и никогда никому не приходили в голову. Веря в это, вы искренне приходите в отчаяние. На искренность и отчаяние в стихах ваших, которые по форме еще далеко не совершенны, обратила внимание публика. Вспомните, первая ваша книжечка «Самосожжение» вышла в 1913 году, а с 1914 года ваше имя уже известно. Забавнее всего, – продолжал Кузмин, – что редкая удача явилась результатом двух огромных ошибок. Ошиблись вы, воображая себя самым плохим человеком в мире. Образованные люди сразу поняли, что это святая наивность Ну, а невежды решили, что перед ними кривлянье, и стали улюлюкать, делая вид, что верят в ваши прегрешения…

За все время нашего знакомства Кузмин впервые вместо оценки отдельных стихотворений обнажил корни моего творчества того периода. Я ничего ему не ответил, считая, что писать надо не мудрствуя лукаво, предоставив другим читать стихи и анализировать их.

Кузмин был завсегдатаем нейтрального центра литературной жизни, знаменитого кабачка «Бродячая собака», в котором читал стихи, пел свои песенки, сидя у рояля и себе аккомпанируя.

В начале 1916 года главный организатор и директор «Бродячей собаки» Пронин [7] Борис Константинович Пронин – создатель литературно-художественных кабаре «Бродячая собака», «Привал комедиантов», «Странствующий энтузиаст», «Мансарда», режисер и театральный деятель. , соблазненный субсидией банкира Рубинштейна, стяжавшего себе скандальную известность дружбой с Гришкой Распутиным, открыл новый, более шикарный кабак «Привал комедиантов», помещавшийся в особняке Рубинштейна на Марсовом поле. Кузмин стал выступать в «Привале». Однако предприятие вместо расцвета, как ожидал Пронин, стало быстро хиреть.