Марина Максимова - Это же я…

Папа стоял на распутье, ему надо было решить: он идет за своими друзьями и теряет все или остается с нами. Он выбрал семью.

Первое время папе приходилось нелегко – в один день он потерял весь свой круг общения, весь прежний смысл существования. Но он очень любил маму и нас и не поддавался ни на какие искушения, ни на какие уговоры бывших приятелей – мол, образумься, вернись к нам. Папа был кремень. Сказал – как отрезал. Он вообще человек железный. Меня в свое время поразило, как резко он бросил курить. В сорок пять лет сказал сам себе: «Все!» И с тех пор с сигаретой я его не видела.

Мама работала воспитательницей в детском саду, и я росла, как сын полка, бегая из группы в группу, все время в гуще детсадовских событий. Я принимала участие решительно во всех мероприятиях, присутствовала на всех репетициях утренников. Меня можно было легко ввести в любой спектакль, и, если вдруг обнаруживалось, что сегодня выступление, а Вася или Маша заболели, воспитатели знали, что делать. Текст я знала всегда назубок, и мне было решительно все равно, кого играть: Буратино или Папу Карло, Машеньку или Медведя. Я была не из тех маленьких актрис, которые непременно хотели играть снежинок или принцесс. Мне было до лампочки: хлопушкой быть, петрушкой или Карлсоном. Юбки я вообще старалась не носить, неудобная это была одежда, непонятная – ни побегать, ни попрыгать. В общем, в саду мне было отлично.

Кроме папы и мамы с нами еще жила бабушка. А вообще семья была не просто большая – огромная. Только у папы насчитывалось десять братьев и сестер, а поскольку он был младшим, то ко времени моего появления на свет кузенов и кузин у меня имелось хоть отбавляй. Хоть и жили мы в столице Татарстана, семья была православная, традиции чтили, по воскресеньям надевали самое красивое и шли в церковь, а когда возвращались, на стол ставились пироги, которые бабушка с утра уже успевала напечь. Днем обязательно приходили гости, и стол к их появлению просто ломился, хотя жили мы, прямо сказать, небогато. Но традиция есть традиция – гостя надо накормить как следует. Чем старше я становилась, тем активнее меня привлекали к хозяйству. Я, конечно, особо не рвалась пол подметать или готовить, но, поскольку росла в Татарстане, а там любая девочка умеет и дом держать, и пироги печь, кое-какие навыки волей-неволей приобрела. Пельмени лепили всей семьей – сядем вокруг стола и за разговорами потихоньку сотню-другую в морозилку отправим. Брат в допотопной мясорубке прокручивал домашнюю лапшу. И так это вошло у меня в привычку, что до сих пор и выпечка, и пельмени у нас дома – самодельные.

Пельмени лепили всей семьей – сядем вокруг стола и за разговорами потихоньку сотню-другую в морозилку отправим.

В общем, семья была большая, но беспрекословно слушалась я только одного человека – старшего брата. Когда я родилась, Максиму было три года, и ему сразу объявили, что он отныне для меня самый главный человек на Земле, что меня надо защищать и оберегать. Он проникся этой мыслью. В результате получился просто образцово-показательный брат, такие только в книжках бывают. Он со мной целыми днями возился, играл, гулял, кормил меня с ложечки. Иногда казалось, что возня с младшей, совершенно неразумной еще сестрой доставляла ему большее удовольствие, чем беготня по улицам, которой увлекались поголовно все жители Казани дошкольного и младшего школьного возраста. А как он меня защищал! У нас во дворе жила одна добрейшая женщина-лифтер. Ей очень нравилась маленькая я, и каждый раз, видя, как Макс выкатывает меня в коляске гулять во двор, она хитро улыбалась и приговаривала: «Ох, какая сестренка у тебя хорошая, украду я ее когда-нибудь!» Макс таких шуток не понимал и с каждым разом все больше напрягался. И вот однажды, когда Макс гулял во дворе один, а я осталась дома, он увидел лифтершу, входящую с улицы в наш подъезд. У нас сломался лифт, и она отправилась его чинить, но Макс об этом не знал и заподозрил неладное… Как стрела понесся следом за ней, догнал и закричал: «Ты!» Мокрый был весь, дышал тяжело и явно пытался справиться с обуреваемыми эмоциями, но не совладал и вдогонку прокричал: «Дура!» Парень всерьез решил, что лифтерша улучила момент, когда он потеряет бдительность и оставит меня одну (хотя дома, естественно, были родители), и отправилась на свое черное дело – красть девочку Марину. До этого момента в его лексиконе слово «дура!» не значилось. Лифтершу впечатлил шквал эмоций маленького мальчика, и больше, кстати, она так не шутила.