Борис Бицоти - Возвращение Аланбека

За маленьким рыночным пятачком стояло в ряд несколько палаток, а дальше на отшибе была школа, закрытая на летние каникулы. На ее пустующем футбольном поле паслись бараны. Вдоль обочин бегали куры, то и дело, как я позже узнал, попадая под колеса проносящегося мимо автотранспорта. То тут, то там с балконов свисало сохнущее белье, игриво развеваясь на ветру. И во всем этом был какой-то сказочный уют и умиротворение. Я вдруг подумал, что это было именно тем местом, где можно дожить остаток своих дней, зарыв, как страус, голову в этот поселковый песок и не ведая о том, что творится за пределами ущелья, какие войны и катаклизмы лихорадят весь мир. Ведь волны любого мирового кризиса, дойди они до этих мест, непременно разобьются здесь о крутые скалы.

Вернувшись в больницу, я, подчиняясь неведомому инстинкту, решил зайти к нему и похвастаться своими лекарствами. «Детский сад, – парировал он с презрением. – У меня таких знаешь сколько!» Он открыл тумбочку и не без хвастовства продемонстрировал свою коллекцию. В этот момент раздался стук в дверь. «Вот еще принесли», – сказал он с предвкушением какого-то большого удовольствия. В палату вошла симпатичная медсестра Лиза, которую я уже успел приметить, и втолкнула за собой стойку для капельницы. «Сестра пришла», – сказал он, многозначительно мне подмигнув. Этот жест не остался не замеченным молоденькой медсестрой. Она остановилась на полпути и, посмотрев на него исподлобья, грозно предупредила: «Если вы опять начнете, я пожалуюсь главному».

Судя по гримасе отвращения на ее лице, подобные шутки от этого больного были отнюдь не первыми. Он в знак отрицания замотал руками, а потом картинно закрыл себе ладонями рот, как бы показывая, что впредь будет держать его на замке. «Я ничего не говорю», – промямлил он сквозь ладони. Лиза успокоилась, подошла поближе, придвинула к нему стойку и достала иглу. Он, как бы повинуясь ей, тут же закатал рукав и протянул руку. Пока она вводила иглу в вену, он вновь поймал мой взгляд. «Сестра… – сказал он мне через ее плечо, мотнув головой в ее сторону. – С сестрой же нельзя». Тут он сам весело закатился смехом, невзирая на осуществляемое над ним насилие, начал дергаться, чем чуть не сорвал процедуру. Лиза, закончив манипуляции с его веной, с ненавистью отшатнулась от него. «Вы смотрите, дошутитесь так, – произнесла она пророческим тоном. – Я вам это совершенно серьезно говорю». Он продолжал давиться смехом. Убедившись, что капельница в порядке, она торопливо вышла. Поспешность была не случайной, ведь наш больной внимательно проводил ее пристальным взглядом, даже немного привстав в своей койке. Когда она скрылась, он снова покатился со смеху.

Из его окна был хорошо виден двор. Я свысока рассматривал припаркованные автомобили. Здесь стояли как дорогие иномарки, так и старенькие малолитражки. Это говорило о том, что перед болезнью были все равны. Астма и бронхит объединили в этих двух корпусах и богатеев с их пороками, и бедняков с их праведностью и строгостью. Ни те, ни другие не смогли избежать этого божьего наказания. «А где твоя тачка? – спросил я, вдруг вспомнив, что он ездил на каком-то пафосном автомобиле, перекрашенном в нездоровый по тогдашней моде цвет. – У тебя же была…» Он махнул рукой. «Ударил я ее, – сказал он, как будто сожалея о каком-то совершенном им убийстве. – Заводил-заводил, а она глохнет. Я вышел, как дал ей промеж фар. Пять минут поорала и издохла. Ее пацаны на кладбище автомобилей отвезли». Сказав это, он вдруг стал грустным, и было совершенно непонятно, шутит он или действительно искренне сожалеет об этой утрате.

Помолчав немного, он снова начал жаловаться на жизнь. Ведь его нынешние враги были не чета прежним. Они действовали исподтишка – это были болезни, которые накинулись на него, как только у него расстроились дела. Бронхит, панкреатит, дерматит и много-много других заболеваний. «У меня и раньше с внутренними органами проблемы были, – пожаловался он, кряхтя, – но откуда я знал, что они еще и с этого боку зайти могут». К перечисленным заболеваниям в больнице прибавились еще пиелонефрит, простатит, артрит и отит. И на все это нужны были деньги, потому что эти деньги нужны врачам.

«Мне иногда кажется, – шепнул он мне на ухо, как будто нас кто-то подслушивает, – что я отсюда живым не выберусь. Из стольких передряг выбрался, а тут, кажется, дело труба. Чем больше лежу, тем больше болезней. Все выздоравливают, и только я один увяз тут, как в болоте. Будь тут народу поменьше, – он стиснул кулаки, – я бы объяснил им, кто они и кто я». Я удивился: «Кому? Болезням?» «Да, нет, – перебил он грубо, – врачам! Кому же еще! Это они на меня порчу наводят. Ведь помогают на самом деле не они, а климат, свежий воздух, горы, вид из окна… Разоделись в белые халаты, как клоуны. Видел я их «главного», я бы такого главного в бараний рог скрутил. Меня бы главным поставили, я бы им тут живо порядок навел».