Борис Бицоти - Возвращение Аланбека

«Не ожидал? – продолжал он напирать, – наверное, тоже думал, что динозавры вымерли? Как бы не так! Мы еще посмотрим, кто кого!» Он было хотел еще что-то добавить, но тут вдруг раздался чей-то недовольный голос: «Ну чего вы тут встали как два барана!» Я словно пробудился ото сна. Это был голос уборщицы, упершейся в наши ноги шваброй. Мы увидели, что, стоя так посреди коридора, мы мешали ей мыть пол и производили на нее не самое приятное впечатление. Она, вероятно, слышала последнюю фразу нашего разговора, и в ее голосе чувствовалось раздражение по поводу сказанного. «Виноват, теть Зина», – сказал он, учтиво отвесив поклон и, увлекая меня за собой назад по коридору, ретировался. Кем бы ни был он и кем бы ни был я, а в коридоре главной была тетя Зина.

Его палата была самой последней по коридору, и мне тут же бросилось в глаза, что он, несмотря ни на что, сохранил все признаки своего прежнего статуса. Во всей больнице, как я успел заметить, пациенты ютились в таких же комнатах по четыре-пять человек. Его же личная «берлога» была настоящими хоромами. Как он, черт возьми, при такой плотности больных смог заполучить отдельную палату? За какие такие заслуги? И причем убранство этого номера люкс было также далеко не спартанским.

На полу лежал ковер, в центре стоял огромный телевизор, а стол ломился от фруктов и закусок. На стене висел большой календарь за позапрошлый год с изображением святого Георгия – доблестный всадник на белом коне с высоты своего непререкаемого авторитета не без укоризны наблюдал за всем, что происходило в этом любопытном помещении. «Кто-то игорный бизнес крепит, кто-то рынок, а я вот видишь… больницу, – он обвел взглядом комнату и расхохотался. – Мне уже даже прозвище придумали – Санитар. Ты представляешь»! Он плюхнулся на койку, хлопнул себя по ляжкам и, спустя мгновение, снова покатился со смеху.

Меня поразил вид, открывавшийся из окна. И в этом палата была уникальна. Где-то вдалеке в небо убегало ущелье. Высоко на склоне горы виднелся древний аул, а перед ним как на ладони раскинулся сам поселок. Увидев, что я засматриваюсь на горы, он насторожился. Наверняка этот вид, который вдохновил бы любого художника, успел давно ему надоесть или по крайней мере перестал радовать глаз. Если глаза со временем привыкают к темноте, может быть, они так же привыкают и к виду прекрасных пейзажей?

Несмотря на то что мы были одни, он, видимо по привычке, воровато оглянулся по сторонам, а затем осторожно достал из тумбочки бутылку водки. Меня не могла не поразить его смекалка. Бутылка стояла в глубине, закрытая стопками медикаментов и бинтов. Даже если бы ее вдруг и нашли, он всегда мог сказать, что это исключительно дезинфицирующее, сугубо медицинское средство.

«Я тебя тоже помню, – сказал он, откупоривая бутылку и слегка прищуривая глаз. – Я и тебя хотел одно время сломать об колено, – признался он с азартом, давясь от смеха. – Думаю, чего это он ходит, умничает, нос задирает, давай-ка я ему…» Тут он вдруг снова громко рассмеялся, видимо, нарисовав себе в уме какую-то очень смешную картину насилия. При этом физическое присутствие самой воображаемой жертвы его ничуть не смущало. «Да ты не обижайся, – продолжил он, приятельски хлопнув меня по плечу. – Я ведь тоже, как и ты, в своем роде неформалом был, только среди наших». Он широко улыбнулся. «Для меня никаких авторитетов вообще не существовало. От меня чего угодно можно было ожидать, – продолжал он с гордостью. – Никто не знал, что еще я могу выкинуть. Кстати…» Он пошарил по карманам, нашел там пустую пачку от сигарет, смял ее и выкинул в форточку.

«А мы думали, что тебя убили», – съязвил я в ответ на его выпад. Он резко закусил свой смех и сделался серьезным. «Не дождетесь, – сказал он жестко с непритворным злорадством и наполнил водкой мой и свой стаканы. – Я еще объясню им всем, кто я такой». Он поднял свой стакан: «Давай невинные наши жертвы помянем, – произнес он с горечью в голосе, – то, что за грехи наши мы получили. Я с тех пор, как это случилось, других тостов не признаю». Мы оба выпили до дна, не чокаясь. За окном быстро стемнело. Вокруг была мертвая тишина – лишь изредка откуда-то издалека еле слышно доносился собачий лай. Этот лай был безутешным и иногда переходил в вой. Собака то брала какие-то немыслимые ноты, а то просто лаяла навзрыд. И тут, тоже вдалеке, тишину вдруг прорезал низкий мужской голос. Гулко прозвучали какие-то две- три фразы, которые невозможно было разобрать, и потом сразу все затихло. Кто-то накричал на собаку, и она заткнулась.