Еще одно — и на том конец: однажды сказал он мне: «Франц, денег у нас нет», дал мне один рейнский гульден и сказал: «Пусть тебе отвесят за это в аптеке один фунт меркурия (ртути) и принеси мне его сюда». Я так и сделал и принес его с оставшимися деньгами — Меркурий в ту пору не был дорог. Тогда он поставил четыре кирпича на очаг так, что снизу могло проходить лишь немного воздуха и высыпал меркурий в тигель; поставил его между четырьмя кирпичами, велел мне насыпать вокруг него угольев, раздуть огонь и снова положить уголья, и так оставить его медленно разгораться. Сами же мы пошли в комнату, ибо пора была холодная. Прошло изрядно времени и сказал он: «Наш летучий слуга может от нас улететь, мы должны посмотреть, что он делает». Когда же мы пришли, он уже начал дымиться и испаряться. Он (Парацельс) сказал: «Погляди, возьми этот комочек щипцами и подержи его малое время внутри, он вскорости растворится». Так и случилось. Тогда сказал он: «Вынь щипцы, закрои тигель, подбавь огня, и пусть тигель стоит». Мы же снова в комнату ушли; и о том, что в тигле, позабыли. Однако через полчаса сказал он: «Давай, посмотрим-ка, что даровал нам господь, подними крышку тигля». Я исполнил это. Огонь уже погас, и в тигле все застыло. Он спросил: «Как оно выглядит?» Я же сказал: «Оно желтое, как золото». «Да, золото, так и быть должно», — сказал он. Я взял и разбил тигель, когда он остыл, и вынул то, что в нем было. И было это золото. Он сказал: «Возьми его, отнеси к золотых дел мастеру, что над аптекой, пусть он даст тебе за это денег». Я так и сделал. Золотых дел мастер взвесил его, оно весило на лот менее фунта, ушел к себе и вынес деньги; принес плоский кошель, полный рейнских гульденов, и сказал: «Отнеси это твоему господину и скажи, что это еще не все, а остальное я пришлю, когда сам иметь буду». Я принес деньги. «Хорошо, — сказал он (Парацельс), — он мне, конечно, и остальное пришлет».
Это был комочек, величиною с лесной орех, в красный воск закатанный, а, что было внутри, я не знаю и, по молодости моей, спросить его стыдился и не осмелился, но, думается мне, что для того он все это сделал, дабы я его спросил. Он меня всегда любил и, думаю я, он бы мне нечто сообщил, буде я с просьбой к нему обратился».
Парацельс-алхимик, превращающий неблагородные металлы в золото, — творение легенды.
Сам Гогенгейм в своих писаниях отрицал правомерность этого пути химии или, как ее тогда называли, алхимии. Он говорил: «Задача алхимии не в изготовлении золота и серебра, не в этом есть суть а в создании того, что является силой и добродетелью медицины».
Если молва все-таки упорно приписывала Парацельсу уменье делать золото, то виной тому могло быть обычное в то время представление о всяком человеке, занимающемся химией, как об искателе философского камня.
Могло быть и другое. Известно много случаев, когда алхимики с помощью ловкого фокуса вводили в плавильный тигель настоящее золото или создавали сплавы, внешне сходные с золотом, убеждая этим доверчивых зрителей алхимического опыта, что на их глазах действительно произошло превращение неблагородного металла в драгоценный. Парацельс мог проделать такой фокус перед человеком, в котором нуждался, или перед учеником, зная, что тот немедленно разгласит этот
[здесь в скане лакуна, отсутствуют стр. 12–13]
Позднее выяснилось:
был тот крестьянин
высокоученый Вильгельм-Бомбаст,
называвшийся Теофрастом Парацельсом,
великий знаток этого искусства.
Были ли так блестящи практические успехи Парацельса в области врачевания, как описывает их автор письма? Конечно, нет. Легенде принадлежит и Парацельс — чудодейственный исцелитель всех болезней.
Он был только смелым новатором, зачинателем переворота в медицинской науке. В молодости он был склонен к преувеличению практических результатов своих новшеств, но позднее ясно осознал, что начатому им делу предстоят долгие годы и века развития и борьбы. Его слова были: «Быть может, со временем зазеленеет то, что сейчас только зарождается».
Но легенда, как жизнь, раз возникнув, имеет свою судьбу и свое неизбежное цветение и созревание. Завершение легенды о Парацельсе — фантастическая версия о его смерти, которую записал Элиас-Иоганн Гесслинг через 121 год после кончины ученого. В Зальцбурге Парацельс пировал однажды в обществе своих коллег, составивших против него заговор. В разгаре пира он был схвачен их слугами и наемными убийцами, которые сбросили его в пропасть. При падении он сломал себе шею. Такой род убийства они избрали потому, что никаким другим способом невозможно было его умертвить.
Читать дальше