Вячеслав Смирнов - Напокишу. Книга о моем отце

Был сегодня у папы на кладбище. Не могу смириться с папиной смертью. Говорил какие-то слова над папиной могилой. Обращался к папе, но он, конечно, меня не услышит, это я для себя разные слова проговаривал. Те слова, которые не успел сказать папе при жизни. Опять плакал. Когда-нибудь это надо прекращать и брать себя в руки. Не знаю, может, к осени полегчает. Ведь с момента папиной смерти прошло всего лишь два с небольшим месяца. Эта внезапность меня просто уничтожила, до сих пор не могу опомниться.

Лукьяновка, 1968 год. В первом ряду – мамина сестра Клавдия Петровых, бабушка Мария Федоровна Петровых, папа. Сзади – мамина сестра Тамара Хазова

Папа болел, конечно. Но это была обычная межсезонная простуда, мы все осенью и весной простужаемся. Я упустил из вида, что папа – уже старик. Он не воспринимался как старик. Еще прошлым летом мы с ним тащили железнодорожную шпалу на дачу. Я всегда был недоволен этой процедурой, шпала очень тяжелая, с пропиткой. Папа набрасывал на шпалу веревку и брал всю тяжесть на себя. Осенью мы покупали несколько мешков картошки, они тяжелые, по 50 кг. Папа помогал мне их перекидывать в подвале. Ну и, самое главное, он не лысел и не седел. То есть – внешний вид даже меня вводил в заблуждение, папа не выглядел развалиной, я забывал, что ему вот-вот стукнет 80 лет. Он всю жизнь пахал, и окружающим было привычно, что он и в старости не берег себя.

Я на руках у мамы, справа папа, внизу стоят мои двоюродные братья Александр и Сергей Хазовы. Лукьяновка, 1968 год

Да, я в курсе, что у папы жутко болели колени, суставы были разрушены, он прикладывал подорожник, мучился от боли, но к врачам не шел, уговаривать его было бесполезно. При диспансеризации обнаружили простатит, что неудивительно в таком возрасте. От лечения и от операции папа категорически отказался, он стеснялся этого недуга, стеснялся врачей. По ночам вставал несколько раз, ходил в туалет. Похоже, это мучило его.

В общем, папа все-таки постепенно разрушался. Я с тревогой ожидал, когда он посыплется, когда он перестанет функционировать. Он станет беспомощным, за ним придется ухаживать, он будет медленно угасать. Ведь у него было крепкое сердце, и я не мог подумать, что простуда так тяжело отразиться на легких и, разумеется, на сердце тоже.

Я с папой и мамой. Лукьяновка, 1968 год

Леша Алексеев, приводя в пример своего отца, умершего на три дня раньше, говорил, что это, пожалуй, хорошо, что отец (его отец) умер стремительно, не мучил окружающих своим недугом. Я не знаю, что было бы, какие бы я испытывал чувства, если бы мой отец был немощен и тихо угасал месяцами, годами, мы бы ухаживали за ним, бесконечно покупали лекарства, выносили продукты жизнедеятельности. Папа избавил нас от этого ужаса, он ушел внезапно, стремительно. Я не успел морально подготовиться к его уходу.

За день до папиной смерти я сказал Ирине, что, скорее всего, папа умрет уже в этом году. То есть – какие-то предчувствия все-таки были. Мама каждый день ругала папу, унижала, оскорбляла на пустом месте. Могла даже ударить. Ну, как может ударить один старый человек другого старого человека. Мне было тяжело это наблюдать, иногда я все же вмешивался, говорил, что они раньше времени загоняют друг друга в могилу. Но чаще всего не вмешивался, взрослые же люди, это их дело. Иногда с каким-то нехорошим чувством, со злорадством ли, с горечью ли, думал, что папа скоро сбежит от мамы, умрет, и прекратится весь этот ад, эти помыкания и унижения. Сейчас мама пишет воспоминания, и я вижу, что это безобразное отношение к папе началось с самого первого дня их семейной жизни. Мама разлучила папу с семьей, настояв на переезде сначала в Лукьяновку, а потом в Тольятти. Папа был одинок и несчастен.

Я с мамой и папой рядом с нашим домом. Лукьяновка, 1968 год

Даже от нас, сыновей, он не дождался участия, поддержки и доброго слова. Олег поэмоциональней меня, он порой что-то резкое выговаривал папе. Я пытался все как-то сгладить, говорил, что папа уже старый человек, нужно учитывать это, относиться с пониманием. И какой в итоге подарок получил папа от своей семьи на свой юбилей – за всю свою тяжелую беспросветную жизнь? Он получил столик и скамейку внутри оградки на кладбище. Все это убивает меня. Просто убивает.