Вячеслав Смирнов - Напокишу. Книга о моем отце

– Что вы будете делать, когда нас с матерью не станет?

Имелось в виду, что мы бестолковые какие-то, ничего без родительской опеки не в состоянии сделать, не в силах себя материально обеспечить.

Я страшно раздражался на это, резко уходил в другую комнату, закрывал за собой дверь. Прежде, чем уйти, зло бросал в сторону отца:

– Не переживай, я раньше умру.

Отец с ужасом и огорчением смотрел мне вслед.

Вот что я сегодня подумал.

Отец был в поле моего зрения всю мою жизнь, всегда был рядом. Конечно, я и не думал о том, что так будет не всегда, когда-нибудь это закончится. А отец об этом думал. Отец знал об этом. Он уже пережил смерть своей матери, смерть сестры Лиды. Я, черствый и невнимательный человек, этого не замечал. А вот Ира, жена моего младшего брата Олега, видела, как переживал папа, как горевал, по нескольку дней не вставал с кровати, думал о чем-то своем.

Так вот, отец уже готовился к смерти, пока я, балбес, был занят своими никчемными проблемами. Еще в конце 1990-х он уже забеспокоился, когда попал в больницу с кистой почек (или что-то в этом роде), хотел оставить завещание. А сейчас, в последние годы, мучился от кучи болячек, понимал, что становится немощным, силы оставляют его – а значит, скоро его покинет и жизнь. И он заходил посмотреть на меня, как в последний раз. Он заходил, и всякий раз молча прощался, впитывал глазами мой облик, последние воспоминания.

Я с мамой и папой. Лукьяновка, 1968 год

Может, я все это придумал, и были другие причины подобных сцен. Но я ни разу не повернулся к отцу, не пошел ему навстречу, не обнял, не поговорил. Сейчас так не хватает этого, чувствую опустошающее одиночество. Мне даже с родными одиноко: брат занят бесконечной работой, мама спряталась на даче, и чтобы увидеть ее раз в день, нужно откладывать дела, работу, идти на эту дачу. В доме нет разговоров о папе. И на кладбище кроме меня никто не ходит. Иногда я говорю домашним, что был у папы в Выселках. А иногда умалчиваю об этом, потому что вижу немой вопрос: зачем?

Мне не с кем было выговориться о потере, некому было рассказать о своей утрате. С домашними я не мог это сделать. Потому что на похоронах я не проронил ни слова. На 9 дней, на 40 дней и на 80-летии отца я тоже ничего не сказал. Потому что душили слезы при любой попытке сказать хоть слово. Я знал, что маме и брату ничуть не легче, чем мне, и поэтому не мог позволить себе слез.

Записываю на видео мамины рассказы, воспоминания. Думаю, как бы так подгадать под настроение, чтобы уговорить ее рассказать о папе. Только боюсь, что во время записи начну плакать. А надо записать. Надо записать.

Слева направо: Машина подруга Галина Рогожина, Мария Петровых, папа, мама и я. Лукьяновка, зима 1970 года

В общем, я чувствую, что папа бесконечно одинок, брошен. И я по возможности спешу на встречу с ним. Но понимаю, что это нужно только мне. Папы больше нет, его тело лежит глубоко под землей и разлагается. Сегодня подумал, надо поискать в интернете: стадии разложения человеческого тела. И все равно: над толщей земли над трупом я прихожу и плачу, и разговариваю с этим местом, обращаясь к отцу. Даже о своем горе я могу рассказать только могильному холмику. Больше никому это не интересно.

И вот еще что. Все время упускаю этот момент дня смерти моего отца, 1-го апреля.

Как только в мозг поступила информация о смерти – сработал защитный механизм, произошел выброс адреналина, организм стал работать в усиленном режиме.

Свадьба Анатолия и Марии Макаровых. Слева направо: мама, папа, Анатолий Макаров, Мария Макарова (Петровых), Клавдия Петровых. Лукьяновка, июнь 1970 года

Оформили документы в ритуальном бюро, я все оплатил, вернулись с братом домой, там нас встретила зареванная мама. Все было сделано на текущий день, оставалось ждать два дня до похорон.

Меня словно распирало изнутри, сердце выпрыгивало из груди, колотилось где-то в горле, мозг выскакивал из головы. Я не мог усидеть на месте. В возбужденном состоянии я вышел прогуляться на улицу. В этот день шел сильный снегопад, все тротуары были засыпаны снегом. Тротуар, соединяющий магазины «Магнит» и «Пеликан» рядом с нашим домом, все-таки чистили. В округе это было единственное свободное от снега место. И я стал шагать там взад-вперед как заведенный – раз, другой, третий, десятый, пятидесятый раз взад-вперед на узком участке асфальта.