Сергей Салтыков - Три родины

УКРАИНА, Приднепровье. Конец сентября 2014 года

Не знаю, сколько я просидел, тупо и бессмысленно уставившись в экран ноутбука. Пару дней у меня не было времени и возможности пользоваться интернетом, и лишь сегодня, выкроив несколько минут, я зашел в «Одноклассники». В последние месяцы этот канал связи, наряду со Скайпом, стал основным способом общения с семьей и друзьями, оставшимися на Украине. Раньше интернет мы с женой для общения использовали не так уж и часто. Мне удобнее и привычнее было приехать или позвонить, чем писать сообщения и разговаривать через экран компьютера. Помню, когда она зарегистрировалась в качестве друга на моей страничке в «Одноклассниках», да еще используя при этом фотку незнакомой мне женщины, я не удержался и пошутил, что она, наконец-то, повысила и привела в соответствие с реальной действительностью свой статус, перейдя из жены в подругу. Ее сообщение начиналось словами: «Ты, конечно, будешь в шоке…». Она угадала. Если наши с ней отношения в последние годы грубо и упрощенно можно было назвать напряженными и противоречивыми, в последние несколько месяцев они трансформировались в ненормально стрессовые. В нашу семью ворвался разрушительный смерч мировоззренческого, культурного и социально-политического украинско-русского противостояния. Ворвался, безжалостно уничтожая и обесценивая все хорошее и значимое, накопленное за тридцать лет жизни в браке. Полгода назад, используя свои юридические, политические, исторические и географические преимущества, легализовав волю населения результатами референдума, Крым вернулся в состав Российской Федерации. Без жертв и насилия. Родному Донбассу повезло намного меньше. Свое несогласие с февральским государственным переворотом, свободу и человеческое достоинство моим землякам пришлось отстаивать с оружием в руках, платя при этом непомерную цену за чужие ошибки. Из –за повсеместной паники, технических и организационных проблем, общаться с родными и близкими, оставшимися в Донбассе и на подконтрольной Киеву территории Украины, стало очень трудно, порой невозможно. Чтобы быть в курсе событий, я старался использовать все каналы и источники информации. От российских и украинских интернет – ресурсов, телевидения и радио – до живого общения с их очевидцами и участниками. Включая вынужденных переселенцев и беженцев на всех доступных для связи и общения территориях (Крым, Донбасс, Украина, Россия, Европа, Израиль, Канада и т.д.). Хотелось быть объективным, беспристрастным и терпимым в своих выводах и оценках происходящего. То же, примерно, пыталась делать и моя дорогая половина. Но в отличие от моих, ее возможности ограничивались узким кругом украинских родственников, подруг и соответствующего по диапазону интернет – общения. Разница в восприятии и оценках трагических и пугающих событий стремительно росла, взаимопонимание пропорционально таяло, как прошлогодний снег. Меня, хоть немного, поддерживала надежда на то, что весь этот кошмар может повлиять на ее решение сохранить семью и переехать в Россию. Для нее, как оказалось, такого просвета в конце тоннеля, не было изначально. С апреля Украина закрыла въезд на свою территорию гражданам России мужского пола, в возрасте от 18 до 60 лет, лишив меня возможности решать множество старых и новых лично-семейных вопросов самостоятельно, посредством поездок в Приднепровье. Приходилось действовать дистанционно, личное общение ограничилось виртуальной плоскостью. Пытаясь выполнять нашу с женой договоренность, я как мог, старался не выходить в нем за пределы лично-семейных отношений. Но это оказалось невозможным. Любой разговор, начавшийся с безобидной бытовой или семейной темы, неизбежно соскальзывал на оценку текущих событий, выяснение и доказывание правоты одной из сторон. Все чаще я ловил себя на мысли, что мы с ней стали воспринимать и понимать происходящее диаметрально противоположно. Никакие доводы и аргументы, самые объективные, легко доказуемые и проверяемые, не могли убедить ее в моей правоте. Все чаще кто-то из нас, поддавшись эмоциям и отчаянью, прерывал сеанс едва начавшейся виртуальной связи и потом долго не хотел звонить первым. Она не верила, что меня не пускают на Украину. Считая, что я просто избегаю встреч с ней и дочерями, измором принуждая к измене любимой родине и переезду на территорию ненавистной страны – агрессора. В конце мая закончился срок действия моей банковской пенсионной карты, оставленной жене для текущей финансовой поддержки. Оформить новую я не мог. Оценив все плюсы и минусы, решил перевести пенсию в Россию. Начав в июне процедуру дистанционного решения этого вопроса, я разбудил и сдвинул с места лавину неожиданных и серьезных проблем, многие из которых остаются неурегулированными до сих пор. В сентябре, отказав в пересылке моего личного дела в Россию, пенсионный фонд Украины полностью прекратил мне начисление и выплату пенсии. Я попросил жену выполнить для меня несколько несложных поручений в этой связи, написав ей в «Одноклассниках» подробные инструкции. С явной неохотой приступив к их выполнению, она прислала мне пару промежуточных ответов. Меня насторожило ее едва заметное смещение акцентов в сторону необходимости изменения долевых имущественных прав на нашу общую квартиру. Но я не придал этому значения, расценив его, как женское недопонимание сути вопроса, мягко подкорректировал безобидной шуткой. Потом моя жена пропала. Несколько дней я не мог связаться с ней по телефону и Скайпу. Не было сообщений и в «Одноклассниках». Во время последнего сеанса связи по Скайпу я обратил внимание на ее неестественную заторможенность и какую-то отрешенность. Она признала, что украинский интернет пестрит сообщениями о том, что Донецкие террористы при поддержке российских войск начали массированное наступление. В Приазовье и Причерноморье уже видели колонны российских танков и БТРов. Я сначала даже подумал, что она действительно попала под зомбирующее влияние не только украинских средств массовой информации, но и какого-нибудь секретного психотропного облучения, если искренне верит в эту чушь. Но потом понял, что она уже не может совладать с охватившим ее чувством страха и паники. Страха не только за себя, женщину, оставшуюся в тяжелую минуту без мужа. Она больше боялась за детей и своих престарелых родителей.91-летний тесть и 72-летняя теща жили на Азовском побережье и так же неминуемо попадали в предполагаемый украинцами коридор, пробиваемый оккупантами с востока к уже захваченному Крыму. Обе наших дочери также находились в это время вместе с ней. Старшая Екатерина, во время разгула Майдана, сдала свою киевскую квартиру в аренду. Сначала какой-то молодой местной паре, а позже – беженке из Луганска. Вернулась к матери и младшей сестре. Я твердо знал, что никакой агрессии российской армии, никакого наступления ополченцев на юге Украины нет. Списал психоэмоциональное состояние жены на усиливающийся хронический стресс, а ее отсутствие в интернете – на занятость и технические проблемы связи.