Алина Пожарская - Другие вольеры. Волонтёрские записки

– Так, со всеми погуляли, печеньки всем раздали, вода у всех есть… – перечисляет Кристинка с видом бывалого матроса. Не хватает только подзорной трубы в руке. – Всё, пошли переодеваться.

– …Мы не берём некастрированных, – доносится из офиса голос Якова Львовича. Мы заходим: он разговаривает с худенькой старушкой в платке. – Я кому это говорил?

– Но их подкинули, – отвечает ему худенькая старушка. – Что было делать? А кастрировать можно, Полину попросить…

– Я сказал, что мы не-бе-рём!! – рявкает Яков Львович, и в следующую секунду я оказываюсь рядом с ними.

– Вы что делаете?! – ору я. Тонкая цепочка – с иконкой, кажется, – висящая на шее у старушки, сейчас зажата у Якова Львовича в руке.

– Аль! – Кристинка подбегает ко мне и оттаскивает меня за локоть. Она оказывается очень сильной. – Яков Львович, тётя Глаша, мы всё сделаем, мы отдадим котят ветеринару, всё нормально! – скороговоркой выдаёт она.

Конфликт медленно оседает на пол, как пыль в тесном офисном закоулке.

– Давай договоримся, Аль, – твёрдо говорит Кристинка, когда мы уже стоим на улице, а бордовые ворота у нас за спиной. – Давай договоримся: ты тут ни во что не встреваешь. Он вполне мог нас обеих послать отсюда подальше.

Я чувствую, что воздух снова накалился.

– То есть ты считаешь, что он вот так может хватать старушек за цепочки? Может, он им ещё шеи перереза́ть будет?

– Это тётя Глаша, завхоз. Ладно. Просто разруливать нужно очень аккуратно. А ты ужастики любишь? – вдруг спрашивает Кристинка. Она так быстро переключается на другую тему, что мне сначала кажется, будто «ужастик» – это и есть Яков Львович и его сложные воспитательные методы.

– Ну, смотрю иногда, чисто поржать. А что?

– А я не поржать, я правда пугаюсь. В кино хочу пойти. Отвлекусь как раз… вот от этого. – Она щедро рисует рукой круг, умещая в него всю промзону.

– Ну так пойдем!

Общение у нас уверенно выходит за рамки приюта.

– А ты Львовичу всё о себе рассказала? – спрашивает Кристинка в торговом центре. Перед нами «Крошка- картошка» и два билета на какое-то мракобесие.

– В смысле?

– Ну, ты ничего не скрыла? Драму там какую-то в биографии или что тебе твоя работа не нравится?

Эти слова получились у Кристинки очень смешно, как у ребёнка, который подслушал у взрослого и теперь повторяет.

– Да вроде не жалуюсь. В газете я редактирую, в театре творю. Чего ещё надо?

Кристинка отставляет стакан с чаем.

– Просто у нас с Таней Дэйзи… Ты её пока не видела и увидишь, надеюсь, не скоро, – так вот у нас с ней был спор. Она говорила, что в приют приходят те, у кого какая-то драма… Или им просто скучно жить.

– Да нет, – говорю. – Ну какая драма? Как мне панки в наушниках спели, что надо что-то полезное делать, так я и пришла. Творчество я, честно говоря, к полезным делам не отношу. Но это между нами, а то меня за такие слова театральная тусовка побьёт.

Кристинка продолжает на меня смотреть. У неё красивая кожа на щеках и обманчиво наивные чёрные глаза.

– Наконец-то, – говорит она. – Наконец-то я вижу нормальную реакцию. Вот если бы ты ещё нормально реагировала на конфликты – цены бы тебе не было. И с Дэйзи бы познакомилась.

Я давно заметила, что Кристинка иногда скатывается в казённый язык. Наверное, это у всех будущих аппаратчиков такой перекос.

– Да что это за Дэйзи? И почему ты боишься меня с ней знакомить? И откуда у неё такая диснеевская кликуха?

– Да потому что вы переругаетесь. Это замдиректорша. Хамка и алкоголичка. Кликуха – да просто есть другая Таня, и чтоб не путались.

– А-а-а… Понятно.

– Дэйзи, – продолжает Кристинка, – ненавидит девчонок, у которых есть парни. От неё муж ушёл…

– …И она думает, что любой, кто приходит в приют, должен быть таким же побитым жизнью, как она. Да?

– Нет, – качает Кристинка головой. – Не думает. Надеется. Ты в любом случае с ней столкнёшься, просто мне хочется, чтобы это произошло не сейчас.

– А сейчас что?

– Сейчас пойдём в зал, там реклама уже идёт, скоро кино начнётся.

Любое дело имеет два начала. Первое – фактическое. Его легче установить, но значение у него небольшое: оно просто открывает отсчёт. Второе начало происходит тогда, когда впервые что-то в человеке меняется. Если перемена постепенная, то второе начало определить почти невозможно. Если перемена резкая, то определить более-менее удаётся. У меня в приюте так случилось с Рыжиком.