Алина Пожарская - Другие вольеры. Волонтёрские записки

О Кристинке я всё-таки успела немного узнать, пусть не во «ВКонтакте», а в Инстаграме. «Вадос – мой лучший любимый друг!» – сообщает она под фотографией годовалого овчара с болванским выражением на морде.

Когда таким образом основные моменты прояснились, Кристинка рассказывает мне о деле.

Началось всё в лохматом году, когда оба – и парень, и девка – были школьниками. Парню на тот момент не было и шестнадцати, поэтому его отпустили. Девка чуть старше и огребает теперь в одиночку. Они ещё и встречались, а потом он её бросил. Бабья доля – полный набор.

В предбаннике уже собрался народ: парочка активистов – тоже лет на пять меня младше, пара Кристинкиных сокурсников и охранник в скафандре, как у Дарта Вейдера.

– …Я вообще часто езжу в Вязёмы, – рассказывает кому-то низенькая девчонка с пухлым и грозным лицом. – Там мой знакомый сидит. А сюды у меня вообще аккредитация. Активистка, спрашивают? Чё, правда, что ли? Ага, а по мне прям незаметно, да? Бесит.

Девчонку отбрасывает дверью в сторону, и в предбанник вваливаются люди с камерой, штативом и предприимчивыми лицами.

– Макс, – представляется парень лет под тридцать, с чёлкой а-ля «первый парень на районе» и профессиональной хитрецой в глазах. – Пойдёмте, пойдёмте, скоро начало.

Охранник сканирует нас, и мы поднимаемся на третий этаж.

– Вот эта?

– Ага.

Девка-живодёрка сидит в трёх метрах боком к нам, нога на ногу, лицо рябое и не выражает абсолютно ничего. В нашу сторону не смотрит; краем глаза уловив камеру, спокойно берёт папку и заслоняет ею лицо. В таком положении и остаётся.

– Значит, так, – говорит Макс, не особо стесняясь живодёрки. – Кто из вас активисты? Вот вы все? Короче, смотрите, мы делаем сюжет. Вот после суда она выйдет, а там вы уже ждёте. Вот, держите бумажки, кинете в неё и покричите что-нибудь.

– Чего?!

– Ну чего-чего. Типа «сдохни, тварь». Ну проявите фантазию, нам движуха нужна!

Он суёт нам какие-то бумажные огрызки, аккуратно разодранные и скатанные в шарики, а его коллега – девушка-оператор с каре и мартышечьими чертами лица – предлагает всем беляши. Я вежливо отказываюсь, ребята переглядываются: они ещё немного ошарашены тем, что им предстоит. Только Кристинка еле заметно усмехается.

Тут открывается дверь в зал суда, всех зовут, и мы идём – кто с беляшами, а кто с бумажками.

Зал тесный и полупустой; мы падаем на галёрку, телевизионщики скрежещут штативами сбоку. За нами всё та же дартвейдерская охрана. Судья – моложавая тётка с высохшим лицом. Живодёрка сидит в первом ряду, чуть наискосок, рядом с ней – рыхлая баба с пергидрольными волосами и в костюме «Абибас». Мать её.

На самом заседании ничего замечательного не происходит: оно уже четвёртое или пятое по счёту. Всё уж давно понятно и сводится к тупой бюрократии.

Я смотрю живодёрке в спину. У меня почему-то даже её спина вызывает нездоровый интерес.

– Подсудимая хочет что-то сказать? – спрашивает судья.

Меня толкает в бок Кристинка. Шепчет своим нежным голосом с неожиданной злостью:

– Слушай, слушай. Сейчас она будет изгаляться. Лишь бы на зону не попасть.

– Галёрка, тихо!

Живодёрка встаёт, рябое лицо по-прежнему закрыто, будто она родилась с папкой в нужном месте.

– Ваша честь, – говорит она. – Вы не представляете, насколько мне эмоционально тяжело. Я сплю плохо. Я каждую ночь вижу перед собой то, что делала. Я не могу себя простить.

Я вдруг замечаю, что ноги у неё кривые.

– Заседание окончено, – говорит судья. – Все свободны.

У выхода уже топчется живодёркина мать – страхует на случай непредвиденного. Кажется, лица у нас в суде и правда были кровожадные.

Здесь же стоят камеры. И Макс-репортёр.

– Короче, активисты! Ваш час. Бумажки наиз- готовку!

Становится тихо. С неба падают скупые снежинки.

Дверь открывается, и на улицу выходит живодёрка. Выцветший зелёный пуховик, капюшон надвинут на лицо, и снова, снова, снова папка.

– Ну же! – кричит Макс.

Мы смотрим на бумажки в руках. Потом на Макса как на дебила.

Чья-то бумажка падает на асфальт, как пародия на снежинку, и прыгает по тротуару. Живодёрка, закрываемая матерью с тыла, топает на своих кривых ногах мимо нас и скрывается за углом.

Кристинка первая идёт к мусорке и демонстративно выкидывает Максову бумажную поделку.

Макс тут же как-то весь выпрямляется и становится насмешливым, как ребёнок, который с трудом пытается скрыть обиду.

– Блин, ну отлично. Вы как бы всё запороли. Мы договаривались, не?