Ираклий Квирикадзе - Вспомни Тарантино! или Седьмая ночь на «Кинотавре»

Должен сознаться, что, читая хороших авторов вроде Уэльбека, я заглядываю и в страницы книг, которые учат, как разбогатеть. Точнее, “как зарабатывать деньги и получать духовное удовлетворение от своих достижений” (фраза из предисловия к книге Наполеона Хилла “Думай и богатей”). Тысячи людей применили знаменитую философию этой книги для личного обогащения. Я внимательно прочел Наполеона. Даже переписал несколько рецептов и формул успеха. Вызубрил их. Но, увы, не разбогател.

1966 год. Москва

Я учусь на втором курсе режиссерского факультета ВГИКа. Летние каникулы провожу в доме бабушки Екатерины Бухаровой-Миндадзе в Батуми. Бабушка – большая, грузная, с профилем, похожим на профиль Данте Алигьери, автора “Божественной комедии”, – ходит в соломенной шляпе, на полях которой приклеены или пришиты крупные виноградные гроздья из старого стекла (почти венецианского). За эти стеклянные шары, которые я все детство хотел сгрызть, срезать с ее соломенной шляпы, мы, внуки, звали ее Стеклянной.

В конце августа, перед отъездом в Москву, она завела меня за китайскую ширму (шелк, разрисованный синими карпами), посадила в кресло-качалку, открыла затертый кожаный ридикюль, вынула внушительную пачку долларов и вручила их мне. “Здесь должно быть около трех тысяч”, – сказала Стеклянная бабушка. Я опешил. В 1966 году для студента ВГИКа это были огромные деньги. “Они остались со времен моей бакинской жизни. Англичане расплачивались с нами долларами… В Москве есть магазин «Березка», купи в нем что захочешь, они твои…”

Моя Стеклянная бабушка не танцевала канкан в кафешантанах времен бакинского нефтяного бума (было это до революции 1917 года), не держала тайный публичный дом, где англичане и американцы расплачивались долларами. У нее и моего деда Давида Алексеевича Миндадзе был другой прибыльный бизнес – ловля осетров в Каспийском море и производство красной и черной икры. Бизнес приносил много денег.

Давид Алексеевич Миндадзе по субботам устраивал обеды, на которые зазывал чуть ли не всю грузинскую колонию, проживающую в Баку. Часто на этих обедах появлялся скромный студент строительного училища, которого все звали Лаврик, друг дедушкиного племянника Зозо. Бабушка помнила Лаврика как хорошего тенора, поющего с дедушкой и Зозо в три голоса. “Был очень скромный, на кухне сам мыл посуду, из которой ел, я его отгоняла от крана: «Лаврик, для этого есть прислуга, вернись к столу, слышишь, Давид Алексеевич искричался: где Лаврик? Где Лаврик?» Добрый, душевный мальчик увлекся политикой, революционными мифами, револьверами… Потом, когда стал Лаврентием Павловичем Берией, хозяином всего Кавказа, не узнавал ни меня, ни твоего деда, и слава богу!”

Его дружки изгнали нас из Баку, а хозяина нефтепромыслов, барона Ротшильда, убили вместе с любовницей, балериной Матильдой Ксешинской. Воображение Екатерины Григорьевны рисовало невероятные картины. И каждый раз она пересказывала их по-разному. Но доллары, врученные мне в день отъезда в Москву, были реальные, и было их две тысячи девятьсот двадцать. Я чувствовал себя бароном Ротшильдом (до расстрела его и Матильды).

…Шел дождь, гремел гром, сверкали молнии (как в плохом голливудском кино). Я стоял у витрины московского магазина “Березка” и жадно глядел на видеокамеру “Панасоник”, последнюю модель с фантастическим зумом. Рядом стояли мои мексиканские друзья по ВГИКу Гонсало Мартинес и Серхио Ольхович.

Наши комнаты в общежитии ВГИКа соседствовали. Я не раз пил их текилу, слизывая после пряной стопки соль, посыпанную на ладонь. Они пили мое грузинское вино, присылаемое от случая к случаю в десятилитровых плетеных бутылях поездом Тбилиси – Москва. Я показал мексиканцам бабушкины доллары и попросил помочь купить видеокамеру, так как я должен был объяснять в “Березке”, откуда у меня, советского студента, доллары в таком количестве. Серхио Ольхович обратил внимание на странные годы печатания банкнот: 1904, 1906, 1911, 1913, 1916. Сами банкноты были как новые, хрустящие, но Серхио засомневался в их покупательной способности. “Думаю, они устарели”, – сказал Ольхович. – Это как деньги русского императора Николая II. С ними же нельзя прийти в московский гастроном и купить ящик водки «Столичная»?!” Гонсало Мартинес начал кричать – у него была жуткая армейская привычка кричать, он был майором мексиканской армии до того, как стать студентом ВГИКа: “Американская валюта, как я знаю, никогда не менялась, как был доллар при Джордже Вашингтоне, так он и остался! Столетним долларом в Нью-Йорке можно расплатиться в табачной лавке за пачку сигарет «Мальборо» или за кубинскую сигару. – Майор Мартинес засмеялся: – Жаль, что у твоей бабушки Екатерины не осталось миллиона таких бумажек!” Гонсало позвонил в мексиканское посольство, с кем-то долго говорил из телефона-автомата в вестибюле общежития ВГИКа, потом сказал: “Они действительны!”