Феликс Юсупов - В изгнании

Кража наших бриллиантов стала на некоторое время предметом пересудов, но вскоре дело было забыто, и никто больше не говорил о нем.

В Риме. – Турне по Италии с Федором. – Герцогиня д’Аоста. – Разочарованная римлянка. – Обед у маркизы Казати с Габриэле д’Аннунцио. – Возвращение в Лондон. – Как я разыграл короля Мануэля и принял его дядю за лакея. – Голубой бал. – Моя операция. – Дивон-ле-Бен. – Снова Италия. – Окончательное поражение Белой армии. – Мы выбираем Париж. – Я нашел вора, но не бриллианты

Во всех своих письмах моя мать настойчиво звала нас к ней в Рим. Наши мастерские в Белгравии работали уже достаточно исправно, и теперь мы могли позволить себе уехать. Мы отправились в Италию вместе с шурином Федором.

В Риме, как и в других местах, многие наши соотечественники оказались в тяжелейшем положении. Мать хотела создать центр помощи, аналогичный нашему лондонскому. Конечно, перед ней вставали те же проблемы, что и перед нами, и главным был вопрос финансов. Средств, которые мы могли собрать в Риме, было явно недостаточно. Нужно было создавать комитеты по сбору пожертвований в других городах Италии и затем пересылать деньги в Рим.

Вместе с Федором мы отправились в турне по городам Италии, где я надеялся встретить хороший прием. Он и оказался таковым почти повсюду, особенно в Катании, жители которой не забыли самоотверженную помощь русских моряков во время ужасного землетрясения 1908 года, разрушившего Мессину.

В Неаполе нас горячо поддержала герцогиня д’Аоста и обещала нам всяческое содействие. Она пригласила нас на обед в Каподимонте, и мы по ее просьбе рассказали о тех страшных событиях в России, свидетелями которых были. Эта сердечная женщина, столь же умная, сколь и красивая, возмущалась слепотой союзных правительств, которые с опасным упорством считали большевизм специфически русским явлением, и не понимали опасность, грозившую всему миру. Мы покинули Каподимонте с рекомендательными письмами герцогини, которые должны были открыть перед нами новые двери и возможности.

Во время этой поездки каждый из нас играл свою роль: моя заключалась в том, чтобы красочно говорить, завоевывать сердца, вызывать сочувствие, а Федор должен был внушать почтение. Высокое положение и величественная осанка моего шурина редко не оказывали желательного впечатления, побуждая к действиям тех, кого недостаточно трогали мои речи.

Мы вернулись в Рим, очень довольные результатами нашей поездки. По нашем возвращении тут же был создан комитет, и он начал действовать под руководством моей матери.

Однажды в «Гранд Отеле», где я уговорился встретиться с кем-то из знакомых, я заметил двух дам, настойчиво разглядывавших меня с некоторого удаления. Раздраженный этим нескромным вниманием, я сделал вид, что не замечаю их, и уткнулся в газету, но вскоре обнаружил, что они приблизились и теперь с прежним беззастенчивым любопытством стояли в двух шагах от меня. Я даже услыхал, как одна сказала другой:

– Действительно, он не так хорош, как я думала.

Я резко обернулся:

– Если я вас разочаровал, мадам, – сказал я, – поверьте, что я весьма огорчен.

Наконец пришел тот, кого я ждал, и положил конец инциденту.

Несколько дней спустя я был приглашен на обед, и одна из тех любопытствующих дам оказалась моей соседкой за столом. Мы искренне посмеялись, вспоминая обстоятельства нашей первой встречи.

Я был еще мало знаком с римским светом, когда однажды утром нашел в своей почте конверт, надпись на котором поразила меня оригинальностью почерка. В конверте было приглашение на обед к маркизе Казати.

Я знал Луизу Казати понаслышке. Ее имя было широко известно в среде эмигрантов, поэтому я тоже не раз слышал о ней, а репутация маркизы, как особы эксцентричной, не могла не привлечь моего любопытства. И тут представилась возможность удовлетворить его. Надо сказать, что реальность превзошла мои самые смелые ожидания.

В гостиной, куда меня провели, на тигровой шкуре перед камином лежала женщина, как мне показалось, редкой красоты. Легкая ткань обрисовывала тонкое, гибкое тело, у ног женщины спали две борзые, черная и белая. Зачарованный этой картиной, я едва заметил присутствие второго лица – итальянского офицера, пришедшего передо мной.

Хозяйка подняла на меня сияющие глаза, такие огромные, что на ее бледном лице были видны лишь они одни, и плавным, гибким движением королевской кобры протянула мне руку, украшенную кольцами с огромными жемчужинами. Ее рука была прекрасна. Я склонился, чтобы поцеловать ее, уже предвосхищая вечер, обещавший быть не банальным. Чуть позже я узнал имя офицера, которому до сих пор уделил лишь рассеянное внимание: Габриэле д’Аннунцио, человек, с которым я давно мечтал познакомиться!