Дмитрий Близнюк
окно плавает в чашке с чаем, как поплавок,
и ты опускаешь взгляд в небо,
точно пакетик чая на нитке,
и памятник Ленина еще стоит
с естественно-окаменевшим, напряженным лицом,
точно человек-мочащийся по пояс в морской воде,
в граните истории.
а война где-то бродит рядом
минотавром с окровавленным поломанным рогом.
и небритые мальчики дерутся на ребрах.
и бурьян молчит, по горло плывет в тумане,
и луна на рассвете горько и грустно мычит,
как корова в бедламе,
и осенние лучи косой медью падают во двор,
будто лестница без перил на небеса.
и девушка-оса жалит меня, усыпляет живьем,
оставляет во мне прожорливые личинки миров.
мы в гостях у этой планеты, заскочили на минуту,
перекусить, перебить всю посуду,
переиначить все знаки зодиака,
залить горячим борщом аквариум
с золотыми рыбами…
Нитка дороги, аэроплан.
Тихого озера яркие блики.
Девочка за молоком по утрам
Шла сквозь заросли повилики.
Как ты выросла в этом году
На дожде с кукурузной кашей?
Мне, смотрящему в темноту,
Ты уже никогда не скажешь
Доходный дом – один каркас.
Здесь девочка когда-то родилась
И выросла, и было ей семнадцать,
Когда война «нежданно» началась.
Она готовилась для дальних операций,
Сосредоточенно крутила ручки раций
И все ждала, когда придет Приказ.
Все было просто. Подмосковье. Снег.
Гангрена отмороженных ступней.
Протезы. Инвалидная коляска.
Медалька за участие в войне.
На землю взгляд с извечною опаской.
И так свой век. И так свой долгий век
Прожил в доходном доме человек.
Ах, как мы жили до войны,
Какие пиджаки носили.
О чем мы небеса просили?
Ах, как мы жили до войны.
О чем мечтали до войны?
О всяких глупостях, но боле
О детях, домике на море, –
О чем мечтают до войны…
И как любили до войны,
Друг друга выдохи глотая,
Ревнуя, ненавидя, зная,
Что любят так лишь до войны.
…подай перст свой сюда
Ин 20:27
Календари на палец похудели
в конце весны, и сорван без стыда
большой войны последний день недели,
который называется среда.
Зелёный цвет обратно входит в моду –
пучком травы, брезентовым ведром,
и роженицы прячутся, и воды
отходят у берлинского метро.
И, налезая строчками на ставни,
кириллица, как рация, фонит
на штукатурке майского рейхстага:
«Проверено. Бог есть. Сапёр Фомин»
когда без края и стыда
война войне войной
прыг-скок по горлу немота
стеклянный шар земной
с орбиты прочь и дотемна
(пропеть пропел пропой)
тогда две доли путь зерна
сравняемся с собой
там песню сложим наравне
с тем что не я не ты
напев её из глухоты
слова из немоты
врастая книзу слепотой
в историю страны
и прежний мой упрямый мой
ей больше не нужны
она мелодия без рук
симфония без ног
а вслед (понять пойми испуг)
в двуличии упрёк
и кто бы поравнявшись с ней
узнал (стоять стою)
чем обречённей тем верней
у речи на краю
деревья в Ясной стары и больны
висит роса на копчике Луны
не видно утром ёжика в тумане
лишь дождевую бочку полнит дождь
и ты уже давно тепла не ждёшь
тепло как дождь опять тебя обманет
кто ты чтоб жить в покинутом раю
я каждую тропинку узнаю
и слышу шёпот каждого бутона
здесь родина внебрачная моя
здесь я познал основы бытия
которые у смертных вне закона
я помню мельк бомжующих стрекоз
Калинов Луг прорезавших насквозь
и водяную крысу возле мостка
в реке неспешной ирисы цветут
здесь немец деду вслед кричал: капуті
сбежал мой дед
и дядю спас
подростка
Бродит по городу нищий старик,
странный немного, зовут Николаем.
Чем занимается? Пьёт до зари,
ёжась от холода, спит за сараем.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу